— Право руля…
Матрос-впередсмотрящий, не отрываясь от бинокля, указал рукой на что-то впереди, и хотя сам Алексей ничего не заметил, колебаться он не стал. «Кёнсан-Намдо» вновь отклонился от генерального курса и опять вернулся на него через семь—восемь минут — когда опасность, какой бы она там ни была, прошла мимо борта.
Настроение Алексея ухудшалось стремительно. Они шли прямо в пасть медведю. Да, это предполагалось сразу, но ощущать такое было жутковато. С полчаса назад, сам не боясь почти ничего, он мысленно обругал молодого Ли за его разболтанные как у московской искусствоведки нервы. Было бы неприятно, если бы сейчас это обернулось лицемерием. Ухмыльнувшись, капитан-лейтенант вползвука крепко и с чувством выругался, как это может человек, полтора десятка лет отслуживший на флоте. Еще Джек Лондон писал, что такое помогает. Похоже, в этих делах он вполне понимал: на душе полегчало. Ощущение трепыхающейся в желудке бабочки не делось никуда, но переносить его стало легче.
Критически прислушиваясь к себе, Алексей убедился, что истерика на мостике, с бросанием бинокля под ноги и требованием немедленного разворота на обратный курс, ему пока не грозит. Это было важнее всего, потому что времени на борьбу с собой не имелось. Он понятия не имел, ждут ли его в условленной точке десантники, расходуя последние патроны на наседающих врагов — впереди пока было темно и достаточно тихо. Но понемногу свежеющая погода и два совершенных маневра уклонения сыграли свою роль: они выбились из графика.
У острова Чодо он взял мористее, пытаясь укрыться от глаз наверняка имеющегося там наблюдательного поста. Здесь им пришлось уклоняться в третий раз. Опять что-то темное, чужеродное, с выкрашенным под цвет моря низким хищным силуэтом скользнуло поперек их курса на границе видимости и кануло в темноту, провожаемое прицелами двух «сорокапяток» и «ДШК» — пулемета превосходного, но увы, практически бесполезного в бою с чем-либо крупнее лодки-тузика.
К 2:40 ночи они ушли на 15—16 кабельтовых за мыс Чочжиндан. Как раз тогда, до рези в глазах вглядываясь в едва выдающиеся над водой очертания далекого берега, Алексей решил, что им пора. Рельеф местности на этом участке побережья был достаточно сложным, но при всем обилии скал и оврагов, по-настоящему крупных, способных служить ориентирами высот здесь почти не было. На карте, вызубренной им в ходе подготовки погибшего потом корейского офицера, одна из имеющихся высоток была обозначена отметкой «338», другая — «214». Именно последнюю он сейчас и пытался опознать.
Примерно здесь же, чуть южнее, располагался перевал с идеально запомнившимся ему названием Ссуккогэ. К пляжу, насколько он мог предположить, удобнее было спускаться чуть севернее, но место казалось хорошим: слегка укрытое от ветра и воли, и вдобавок сравнительно далеко отстоящее от ближайшего населенного пункта, подразумевающего полноценный гарнизон — порта Тэджин. Сама же «точка» располагалась ровно посередине между рыбачьими поселками Чоджилли с севера и Монгуми с юга. Поселков Алексей, как ни старался, разглядеть не сумел, но расстояние казалось пока слишком большим, чтобы даже привыкший к темноте глаз мог разглядеть наверняка имеющиеся там дефекты светомаскировки.
В том, что погрешность определения места не может составлять более трех—четырех кабельтовых, он был более или менее уверен. А поскольку обе высоты располагались на своих местах, напоминая вместе сильно сплющенный сверху Арарат, то скорее всего она получилась и того меньше. Учитывая полное отсутствие достоверных навигационных ориентиров, затянутое тучами, беззвездное небо и имевшие место радикальные перемены курса, это выходило сравнительно неплохо.
— Ли, переведи, — тихо произнес он. — Ход малый. Право руля. Артиллерийским расчетам — к бою.
Китаец перевел — так же шепотом. Шум снятого с недостроенной немецкой «семерки» дизеля начал затихать: механик снизил обороты. Несколькими короткими командами Алексей откорректировал курс, и минный заградитель начал буквально красться к берегу. Они опаздывали уже на четверть часа по сравнению с «верхней границей» расчетного времени, но если он всполошит врагов своим лихим прибытием, легче от этого не будет никому.
— Чуть левее… Еще… Так держать!
Глубины здесь были ничего: сначала 33—34 метра, потом резко падение до 20, и почти тут же до 10. Судя по английской карте, примерно в этом месте дно на 20-футовой изобате менялось от «скалистого» на обычное к югу песчано-ракушечное, но на других картах такой точности не было. В любом случае проверять дно не было времени — приходилось надеяться на глаза и опыт. В конце концов, берега Балтийского моря, где он ходил на катерах и канонерке, не так уж сильно отличались и отличаются от берегов Восточного (которое «оно же Японское»). И там, и тут ошибка стоила невозможно, недопустимо дорого.
— Самый малый, — потребовал Алексей, когда до берега оставалось кабельтова три. — Минимальные обороты! Расчетам бакового орудия и пулемета приготовиться! Огонь без команды не открывать! Не открывать без команды!
Комвзвода Ли переводил — по его волнующемуся, но уже полиостью нормальному голосу Алексей определил, что с собой тот справился вполне.
— Шлюпочной команде приготовиться. Ждать. Еще ждать…
На берегу было темно и тихо. Где эти чертовы поселки? Он вел минзаг не вполне перпендикулярно к берегу, а подходя немного с юга — почему-то Алексею казалось, что это вызовет меньше подозрений, если их обнаружат. В таком случае можно будет хотя бы попытаться подавить прожектора огнем… Возможно, это было ошибкой. Высота «214» находилась чуть правее, но определить свое положение относительно нее с нужной точностью не получилось — прежде всего потому, что высота располагалась едва ли не в миле от берега. Если он промахнулся, их вынесет прямо к Монгуми — а это всего 9—10 километров от линии фронта, если считать по прямой, по сопкам. Местное население, не уничтоженное карателями и не бежавшее, почти наверняка выселено. Там может найтись разве что береговой пост со страдающими бессонницей наблюдателями — «coastwatchers», как говорят американцы.
— Сигнальщику: открыть фонарь в сторону берега. Ратьером: «333-Ходо-ЗЗЗ». Передавать медленно!
Сигнальный фонарь на коротком крыле мостика скрежетнул, когда матрос перекинул рукоятки, открывающие заслонку. Свободно ориентируемый и по горизонтали, и по вертикали, его свет должен быть вполне различим с берега. Если знать, куда наводить.
Пауза. Такая длинная, что чувствуется, как сердце пропускает удары. Вот сейчас на берегу откроется прожектор, ослепляя наводчиков, и у бортов встанут столбы от падений снарядов первого, пристрелочного залпа. Вот сейчас…
— Справа двадцать!!!
И матрос-сигнальщик, и сам Ли буквально подпрыгнули, когда впереди-справа тускло мелькнуло желтым.
— Повторить передачу!
Сигнальный фонарь застучал снова, выдавая короткую цепочку точек и тире. В ответ на берегу, там же, на кабельтов или полтора правее точки, которую Алексей определил для себя как «прямое попадание», на этот раз уже четко покачали ярким световым пятном фонаря. Потом фонарь замигал.
— Читай, — приказал он сигнальщику, и сам впился в огонек усиленным биноклем взглядом.
— «555-Пэгандан-555»…
— «…555», — закончил Алексей одновременно с сигнальщиком. — Без ошибок. Стоп машина! Ял на воду! Быстро!
Пароль был хороший. С тройки на пятерку, потому что четверка — это в Корее «несчастливая» цифра. Настолько несчастливая, что она даже не употребляется в нумерации воинских частей. «Ходо» — это корейское наименование полуострова Нахимова, прикрывающего бухту Сонджонман. Мыс Пэгапдан — это мыс Тыртова в 5—6 милях к северу от нее. Если у разведчиков не выпытали пароль и отзыв, отрезая или отстреливая им пальцы но одному, шансы на успех операции несколько выросли.
— Товарищ командир, ял на воде…
Подбежавший матросик лет семнадцати вытянулся перед ним в струнку. То, что сказал он это по-корейски, дождавшись перевода, было неважно, — дисциплина в северокорейском флоте была такая, до какой далеко было даже, наверное, Краснознаменному Черноморскому.