— А я… а-ы-ы… подремлю малость.

— Ах, так?! — возмутилась Вася. — Я, значит, все ему делай: и рубаху стирай, и обед готовь, и задания княжнины выполняй, а он тут дремать вознамерился?! Паршивец!

— А что такого-то? Я и так вон сколько всего делаю. Имею право отдохнуть?

— Интересно, ЧТО ты делаешь?

— Русь спасаю! — патетически воскликнул я.

— Ах, ты… — она подошла ко мне и, не в силах найти дипломатичный способ поднять меня с места, ка-ак пнет меня. — Ах, ты, лентяй окаянный!

Слово "лентяй" я бы еще потерпел, меня частенько так называют, но зачем пинаться-то?! И я, вскочив на ноги, легонько толкнул ее. Другое дело, что получилось не совсем легонько…

— Болван! Ты что творишь? Получай!

И в мой нос врезался изящный царевнин кулачок. А я-то думал, что те времена, когда мы дрались на каждом шагу, давно прошли.

Вечером, по истечении срока, к нам явилась Анабелла (ух, ну и имечко, нерусское какое-то). Я наконец убедился в том, что это действительно она: в подземелье было светло благодаря лампочке на потолке, и я смог ее рассмотреть как следует. Да, это она. Юная девица двадцати лет отроду, имеющая пышные формы голливудского идеала, с короткой стрижкой "под мальчика" грязно-каштановых встрепанных волос, со стальными глазами и грубыми повадками девушки-панка. Собственно, она ею и была: кольцо в губе (пирсинг), логотип какой-то известной группы на черной майке, кожаные штаны и бесконечные металлические побрякушки явно были атрибутами этого движения. На указательном пальце левой руки красовался массивный перстень не то с черепушкой, не то с мертвой головой. Я нервно сглотнул, почему-то вспомнив дом Покрышкина. Заметив мой ненормальный взгляд в сторону ее перстня, Анабелла сжала руку в кулак и убрала в карман. Подозвав меня, она велела мне выйти за дверь. Я повиновался.

— Короче, вот что, — голос у нее был властный и грубый, почти мужской. — Твое первое задание. Не выполнишь — умрешь. И дружки твои с тобой вместе. А выполнишь — дам другое задание.

— Да что я тебе, в рабы, что ли, продался?! — попытался возмутиться я.

— Молчать! Здесь говорю я! — рявкнула панкуха. — И так до третьего задания, самого сложного. Так вот, суть первого задания. В городе живет академик генетики Добронравов… ну ты о нем слышал. Пять лет тому назад он связался с нефтяными делами и ушел из науки в бизнес. Но генетика — генная инженерия, в частности, — остается его хобби. Он вывел редкостную породу птиц… говорят, называется Жар-птицей. Свойства есть у птицы этой странные, науке мало понятные. Ты мне эту птицу принесешь.

— А как ее добыть? И где?

— Я дам тебе адрес. Только будь осторожен. Он себе с нефтяных бабок такой коттедж отгрохал, и у него сигнализацией каждый миллиметр напичкан. Заденешь хоть проводок — охрана набежит, повяжут тебя и…

— В милицию сдадут? — хмыкнул я.

— Еще чего. Расчленят и в речку выкинут. Больно им надо с протоколами возиться. А так никто ничего и не докажет.

— У-у, — огорчился я тихонько. — Дело плохо.

— А я о чем! Главное, поймет, тварь эдакая, что я наводочку-то дала, меня тут же и прижмет… ну ладно! Че это я с тобой так разоткровенничалась? Вали давай! Час тебе на сборы.

Я понурый вернулся в камеру и все как есть выложил друзьям. Оба задумались.

— Я, кажется, что-то слышала про так называемую Жар-птицу и эту огненную аномалию… — неуверенно протянула Василиса. Волк и я обнадеженно уставились на наш кладезь знаний. — Но я не уверена…

— Все равно расскажи, — потребовали мы в один голос.

— В общих чертах это выглядит так. Добронравов, проводя опыты с генами павлинов, наткнулся на интересное явление, возникающее при задействовании ДНК генно модифицированной птицы. Он продолжил работать над этим и в конце концов создал нечто вроде клона… нет, искусственного существа; но совершенно неожиданно для Егора Евгеньевича из искусственно выращенного яйца вылупился павлинчик странного золотого цвета. Около двух лет птенчик жил, активно исследуемый академиком. И вскоре у него начало проявляться то свойство, с которого, собственно, и был начат эксперимент с искусственным павлином: от испуга, преимущественно при дергании за хвост, павлин так раскалялся, что поджигал все вокруг себя. Его организм почему-то при этом не страдал. Явление это Егор Евгеньевич окрестил огненной аномалией, а павлина — солнечным павлином, pavo solstitialis, добрые соседи тут же переименовали его в Жар-птицу… вот и все.

— Н-да… — протянул мало что понявший Волк. Я подозреваю, что сам я понял еще меньше, чем он. Единственное, что было ясно, — милую птаху не следует дергать за хвост.

Василиса на какое-то время погрузилась в раздумья. Я тем временем достал из сумы огнеупорные перчатки, кое-какие инструменты для отключения сигнализации и… нет. Отмычки я, увы, не нашел, о чем не замедлил сообщить окружающим.

— Зачем тебе отмычка? — не поняла Вася.

— Как — зачем? Павлин-то наверняка в клетке, а клетка на замке: мало ли что. Я не прав? Замок вскрыть, вот зачем мне отмычка.

— Фу, — сморщилась девушка. — Как вульгарно. Отмычка. Может, лучше ключи спереть?

— Как ты предлагаешь это сделать, если я даже не знаю, где он их держит? — ехидно заметил я.

Василиса тут же принялась перечислять мне с полсотни пунктов гениального плана, после чего, поняв, что морозит сущие глупости, потерянно замолчала.

— Н-да… ты, наверное, прав… ну ладно. Я так думаю, тебе это поможет, — она вытащила откуда-то допотопную шпильку для волос. У меня челюсть отвисла. Волк тоже удивился:

— Ты в каком антикварном магазине это откопала?

— У одного домушника отобрала, — гордо сообщила Вася. — Он мою комнату взламывал, гад.

Я с нехорошим подозрением скосился на нее, но промолчал, только хмыкнув.

— Что? — не поняла она.

— Ничего, — я чересчур беззаботно пожал плечами и вдруг, не сдержавшись, хихикнул своим мыслям.

Интересно, Волк учил ее телепатии? Она, словно поняв, на что я хихикаю, побагровела и пообещала меня придушить, ибо "кое-кто подумал совсем не то" и "она царевна, а не домушница".

Я, похохотав минутку, вставил шпильку в карман рубахи и продолжил собираться.

Перед самым выходом Василиса подошла ко мне и, тихо пожелав удачи, безо всяких комментариев вложила мне в руку пару пузырьков с какими-то зельями. И отошла. Я разжал пальцы. На ладони лежал маленький флакончик с желтой жидкостью и живая вода в пузырьке. Я с благодарностью оглянулся.

— Это на всякий случай, — смущенно пробормотала царевна.

Я просто не знал, что сказать.

— Спасибо, — и вышел: за мной явилась Анабелла.

Грубо, без церемоний вручив мне карточку с адресом академика, она наспех накалякала свой номер мобильного на ней:

— Если че случится, блин, — звони. Но если зря побеспокоишь — испепелю! Ладно, вали давай…

Я, не желая навлечь на себя гнев экспрессивной дамочки, поспешил выскочить из горницы. Вежливый охранник подсказал мне, где выход; я выполз за дверь и… нет, вы представить себе не можете, как это восхитительно, после полусуточного сидения взаперти в каменном подвале вновь оказаться на воздухе (правда, не очень свежем благодаря сжигаемому где-то мусору). Свет солнца ударил мне в глаза, кислород хлынул в легкие, и голова закружилась, как Земной шар вокруг своей оси.

— Здравствуй, мир! — с чувством невероятного облегчения выдохнул я и, сверившись с картой, направился в сторону нужного переулка к особняку Добронравова.

Особняк показался мне мрачноватым. Не хотел бы я в таком жить: окошки маленькие, стены темно-серые, крыша коричневая и декоративная черная решетка в качестве бордюрчика. По мне так тюрьма тюрьмой. Но о вкусах не спорят. Я подошел к двери. Судя по оригинальному замку, закрытому снаружи, профессора… тьфу, академика нет дома. На всякий случай я позвонил в дверь.

— Чего желаете? — милая девушка приятно улыбнулась мне.