Изменить стиль страницы

— Не несите меня, я сама пойду. Мойшеле, останьтесь с товаром. Он взят в кредит.

Лиза уводит маму, которая едва переставляет ноги. В голове у нее шум, в ушах звон, а перед глазами круги.

В ворота сбегается народ. Какой-то лавочник встает перед извозчиком и начинает ему выговаривать:

— У вас же сердце, как у грека[139]. Другие извозчики ждут, пока эта женщина заберет свой товар, а вы едете прямо на нее. Вы же могли ее убить. Хорошо еще, что ящик из картона.

— Пусть не стоит в воротах, когда видит, что люди едут, — орет извозчик. — А вы убирайтесь отсюда, если не хотите, чтобы я вам врезал. Я это сделаю лучше, чем картонный ящик. Но!

— Погодите, говорят вам, пока я заберу корзины. — Мойшеле подскакивает к извозчику, который тащит лошадь под уздцы.

Извозчик уже взбешен. Все говорят ему, что делать. Он бросает гневный взгляд и видит перед собой очкастого недотепу с бородкой.

Халуц похож на оленя. Высокий, стройный, а этот извозчик — просто буйвол и может сходу переломить ему хребет. Так думают сбежавшиеся соседи, затаив дыхание и боясь вмешаться.

Извозчик чует страх, внушаемый им людям вокруг, и небрежно обращается к парню, который стоит против него бледный, но упрямый и спокойный.

— Чего, бить меня будешь?

Он поднимает руку, берет шапку Мойшеле за козырек и натягивает ее парню на подбородок.

Мойшеле поправляет шапку, медленно снимает очки и морщит лоб, как его отец-раввин, размышляющий над тем, какую из святых книг вытащить из шкафа, чтобы найти ответ на сложный галахический вопрос. Неожиданно он прыгает и вытаскивает из кольца штангу, на которую вешают весы.

— Ого! — Извозчик отодвигается в глубь ворот и становится у стены. — Только посмотрите на этого силача! Он с железякой, а я с голыми руками!

Мойшеле бросает на него мрачный взгляд и откидывает железную штангу в сторону. В то же мгновение он хватает извозчика за его медвежьи лапищи и головой наносит ему страшный удар в подбородок, будто отбивая в прыжке футбольный мяч. Зубы извозчика лязгают, он издает какой-то хрип и, уперевшись спиной в стену, чтобы не упасть, бьет Мойшеле коленом в живот. Мойшеле сгибается пополам и выпускает медвежьи лапы извозчика. Тот немедленно хватает его за густую курчавую чуприну и тянет голову парня вниз, тянет сильно и долго, как мясник, который выворачивает рога бычку до тех пор, пока скотина не падает с ревом.

Мойшеле молчит, закусив губу. Он не может вырвать голову, и его затылок едва не лопается от напряжения. Он лупит снизу кулаками, как железными молотками, по опухающему извозчичьему лицу. Потом он вцепляется во взмыленную шею извозчика и принимается бить его головой о стену. Только тогда извозчик отпускает волосы Мойшеле, начинает хрюкать, как дикий кабан, и отбрыкиваться. Он подставляет ногу, Мойшеле падает, но тянет за собой и грузного извозчика. Они начинают кататься по камням.

Стоящие вокруг люди, которые в начале драки просто онемели, теперь возбужденно орут всей толпой. Им становится легче оттого, что этот хамло извозчик получает по заслугам. Но вмешиваться в драку они все еще побаиваются. Они подбадривают сына раввина криками:

— Всыпь ему как следует!

— Бей его, как Давид бил Гольята. Покажи ему, что есть еще на свете Бог!

— Дай ему, как халуц, как халуц!

— Бей его силой Торы, силой отца-раввина!

— Мойшеле! — Этот крик достигает небес. Мама услышала из своей комнатки шум, и сердце ее не обманешь. Она бежит из последних сил по двору, за ней бежит Лиза-гусятница.

Мойшеле, словно во всей этой суматохе только он услышал мамин крик, проворно вскакивает с камней и хватает железную штангу, брошенную им в начале драки. Мама видит его опухшее лицо. Она бросается к нему и обнимает.

— Мойшеле, сжалься над своими родителями, — умоляет она, дрожа и прижимая парня к себе. — Успокойся, дитя мое, — путается мама, словно говорит с собственным сыном. — Иди домой. Да будет этот товар искупительной жертвой! Бог наказал меня за то, что я так защищала свои рассыпавшиеся яблоки. Скоро уже время зажигать свечи. Мойшеле…

Он молчит. Одной рукой он обнимает маму, а в другой держит железную штангу. Его взгляд не отрывается от извозчика, который тяжело и неуклюже поднимается с мостовой. Мама поворачивается к нему и заслоняет собой Мойшеле.

— У вас нет Бога в сердце! — рыдает она. — Чтоб у вас была такая суббота, какую вы нам устроили!

Лавочники окружают Мойшеле и маму, чтобы защитить их, и уже совсем без страха ругают извозчика:

— Невежа, как у тебя не отсохла рука, которую ты поднял на сына раввина! Его отец тебя проклянет!

— Мы вызовем полицию! Найдется на тебя управа!

— Ты у нас сдохнешь, а заказа не получишь! Лучше дать заработать иноверцу, чем такому убийце!

Но извозчик вовсе не собирается продолжать драку. Он вытирает разбитую рожу и с удивлением смотрит на свои вымазанные кровью ладони. Кто это его так избил? Этот очкастый недотепа с бородкой? Свой гнев он изливает на лошадь, которая все это время стояла в воротах, навострив уши и словно получая удовольствие оттого, что лупят ее мучителя. Извозчик бьет лошадь кулаком по морде.

— Падла, чего ты выпучила на меня свои глазищи? Но, падла, чтоб ты сдохла!

Мойшеле ведет маму домой, а соседи вносят ее товар. Они видят, что халуц стоит в кузнице, закатав рукава, и мочит платки в горшке с водой. Он выжимает их своими сильными руками и подает Лизе. Та кладет платки на мамины плечи, дрожащие от жара и холода.

Соседи собираются во дворе в кружок и разговаривают. Они так потрясены опухшей мордой этого дурака извозчика, что даже забывают вздохнуть по поводу маминых страданий.

— Не иначе как извозчик был пьян. Не будь он пьян, разве дал бы он мальчишке отлупить себя до полусмерти?

— Он совсем не мальчишка. Он — настоящий мужик. Врезал этому извозчику головой снизу, как уголовник.

— Уголовники бьют всухую, а он расквасил извозчику нос!

— Наполеон! — говорит бакалейщик Хацкель.

— Ну, что вы теперь скажете? — издевается над бакалейщиком торговец зерном. — Вы попали пальцем в небо. Не говорите, реб Хацкель, как варшавские хасиды в маленьких шапочках. Не говорите, как любавичские хасиды из Опатовской молельни[140]. Мессия — это, конечно, Мессия, но, пока он не придет, надо и самому уметь давать сдачи.

— Чтобы у раввинского сына была такая сила и смелость… — Хацкель поражен. — Хорошо, просто отлично!

— Главное, чтобы вы его похвалили, — насмехается торговец зерном. — От девок-иноверок он, конечно, убежал, но от арабов он бегать не будет. Они сами от него побегут. Вот такие, как он, и нужны нам в Эрец-Исраэль, только такие!

III

Четверг. Вечер. Мама хлопочет на кухне. Она хочет успеть приготовить субботние блюда до того, как придет Мойшеле.

Две недели назад Мойшеле поставил лампу на верстак, как раз напротив кухни, оперся локтями о тиски и принялся читать книгу.

Ей это было удивительно: Мойшеле всегда сидит с книгой в комнате. Он портит свои светлые глаза, читая книги, как портил глаза за изучением Торы его отец. Но почему сегодня он пошел в мастерскую и читает стоя? Может быть, он делает это для того, чтобы ей было не так грустно одной на кухне? Она чистила картошку, готовила чолнт, раздувала огонь в печи, а Мойшеле все листал и листал страницы.

Прошло полчаса и еще полчаса. Летняя ночь коротка, к тому же мама знает, что, едва настанет утро, Мойшеле расставит ее корзинки у ворот и будет продавать товар, пока она не вернется с рынка. Она не сдержалась и спросила:

— Мойшеле, почему вы не идете спать? В это время вы всегда уже спите.

— А вы почему не идете спать? — спросил он.

— В моем возрасте уже не так хорошо спится, — ответила она со смешком.

— Ну и я не лягу, — сказал он.

Время шло, а он по-прежнему не трогался с места, словно и не ночь на дворе. Кричать на него, как на собственного сына, она не хотела, но его поведение ее расстроило. Просто напасть какая-то! Эта привычка у нее давно, с тех пор как она стала торговкой. Ни ее покойный муж, ни сын, дай ему Бог долгие годы, так и не смогли добиться от нее, чтобы она спала утром в пятницу.

вернуться

139

Т. е. как у язычника.

вернуться

140

По названию местечка Опатов (польск. — Opatów), расположенного в Центральной Польше.