Но ради аллаха! Брось ты, сделай милость, своих угнетенных коллежских регистраторов! Неужели ты нюхом не чуешь, что эта тема уже отжила и нагоняет зевоту? И где ты там у себя в Азии находишь те муки, к<ото>рые переживают в твоих рассказах чиноши? Истинно тебе говорю: даже читать жутко! Рассказ "С иголочки" задуман великолепно, но… чиновники! Вставь ты вместо чиновника благодушного обывателя, не напирая на его начальство и чиновничество, твое "С иголочки" было бы теми вкусными раками, которые стрескал Еракита. Не позволяй также сокращать и переделывать своих рассказов… Ведь гнусно, если в каждой строке видна лейкинская длань… Не позволить трудно; легче употребить средство, имеющееся под рукой: самому сокращать до nec plus ultra** и самому переделывать. Чем больше сокращаешь, тем чаще тебя печатают… Но самое главное: по возможности бди, блюди и пыхти, по пяти раз переписывая, сокращая и проч., памятуя, что весь Питер следит за работой бр<атьев> Чеховых. Я был поражен приемом, к<ото>рый оказали мне питерцы. Суворин, Григорович, Буренин… всё это приглашало, воспевало… и мне жутко стало, что я писал небрежно, спустя рукава. Знай, мол, я, что меня так читают, я писал бы не так на заказ… Помни же: тебя читают. Далее: не употребляй в рассказах фамилий и имен своих знакомых. Это некрасиво: фамильярно, да и того… знакомые теряют уважение к печатному слову… Познакомился я с Билибиным. Это очень порядочный малый, которому, в случае надобности, можно довериться вполне. Года через 2 — 3 он в питерской газетной сфере будет играть видную роль. Кончит редакторством каких-нибудь "Новостей" или "Нового времени". Стало быть, нужный человек…

Еще раз ради аллаха! Когда это ты успел напустить себе в ж<…> столько холоду? И кого ты хочешь удивить своим малодушием? Что для других опасно, то для университ<етского> человека может быть только предметом смеха, снисходительного смеха, а ты сам всей душой лезешь в трусы! К чему этот страх перед конвертами с редакционными клеймами? И что могут сделать тебе, если узнают, что ты пишущий? Плевать ты на всех хотел, пусть узнают! Ведь не побьют, не повесят, не прогонят… Кстати: Лейкин, встретясь с директором вашего департамента в кредитном обществе, стал осыпать его упреками за гонения, к<ото>рые ты терпишь за свое писательство… Тот сконфузился и стал божиться… Билибин пишет, а между тем преисправно служит в Д<епартамен>те почт и телеграфа. Левинский издает юмор<истический> журнал и занимает 16 должностей. На что строго у офицерства, но и там не стесняются писать явно. Прятать нужно, но прятаться - ни-ни! Нет, Саша, с угнетенными чиношами пора сдать в архив и гонимых корреспондентов… Реальнее теперь изображать коллежских регистраторов, не дающих жить их п<ревосходительст>вам, и корреспондентов, отравляющих чужие существования… И так далее. Не сердись за мораль. Пишу тебе, ибо мне жалко, досадно… Писака ты хороший, можешь заработать вдвое, а ешь дикий мед и акриды… в силу каких-то недоразумений, сидящих у тебя в черепе…

Я еще не женился и детей не имею. Живется нелегко. Летом, вероятно, будут деньги. О, если бы!

Пиши, пиши! Я часто думаю о тебе и радуюсь, когда сознаю, что ты существуешь… Не будь же штанами и не забывай

твоего А. Чехова.

Николай канителит. Иван по-прежнему настоящий Иван. Сестра в угаре: поклонники, симфон<ические> собрания, большая квартира…

* Мишка, будучи поэтом, под юдолью разумел нечто…

** до крайней степени (лат., прим. ред.)

Письмо Н. А. ЛЕЙКИНУ, 5 января 1886 г.

5 января 1886 г. Москва.

86, I, 5.

Уважаемый

Николай Александрович!

Шлю Вам всё, что успел выжать из своих мозговых полушарий, и даю отчет:

Левитану заказ передан с объяснением.

Для специальной почты шлю от себя 2 штучки.

Условие: под почтой моих псевдонимов не ставьте. Думаю, что самой подходящей подписью было бы Дуо или Трио, смотря по количеству лиц, участвующих в почте, или же И. Грэк - по имени человека, редактирующего этот отдел. Думаю также, что этот отдел будет оживляющим элементом. Для оживления журнала будем сочинять открытые письма, вопросы, загадки, конкурсы… и всё это во вся тяжкая. Для образчика предлагаю Вам на обороте конкурс… Такие штуки любит читатель. У меня вышло шероховато, но если Билибин возьмет на себя труд перефразировать, то получится нечто более лучшее… Премированные ребусы уже заезжены, а конкурсов еще, кажется, кроме Вольфа, никто не начинал.

От Вас я получил два письма.

Агафоподу написал. Пальмина еще не видел.

За сим будьте здоровы.

А. Чехов.

Если будете в "Петербургской> газ<ете>", то напомните Буйлову или кому следует о высылке мне газеты. Перестал получать с 1-го января.

Письмо М. М. ДЮКОВСКОМУ, Около 10 января 1886 г.

Около 10 января 1886 г. Москва.

Милейший Банк!

К Вам опять просьба. Дождусь я своими просьбами того, что Вы дадите мне по шее…

12-го я шафером. Нет ли у Вас у кого-нибудь на примете фрака и фрачной жилетки? Где таковые можно достать? Ваш фрак не годится… Не подойдет ли Скворцова под мой рост?

12-го я шаферствую до 5 вечера. После пяти увидимся в "Эрмитаже".

В-третьих: нет ли в Вашем банке под проценты 25 руб.? Честное слово, отдам. Чтоб мне сквозь землю провалиться, ежели не отдам. Когда я буду Захарьиным (чего никогда не будет), я дам Вам взаймы 30000 р. без процентов.

Ваш А. Чехов.

Письмо Н. А. ЛЕЙКИНУ, 12 января 1886 г.

12 января 1886 г. Москва.

86, I, 12.

Уважаемый

Николай Александрович!

Отвечаю на Ваше письмо. Левитан у меня еще не был. Ехать же мне к нему неловко, ибо извиняться я не уполномочен. Когда придет ко мне, то постараюсь уломать его и втемяшить в его голову, что отказом аванса "Осколки" выказали отнюдь не недоверие к нему, а только и проч. … Пока же темы я отдал Николаю, к<ото>рый перестал уже быть импотентом и живет у меня. Даже, не сглазьте, не пьет. Взгляд Ваш на авансы я во многом не разделяю. Конечно, плата за не исполненный еще труд есть абсурд, но почему не снисходить к человеческим слабостям, если это возможно? 40 руб. не великие деньги - стало быть, возможно… Представьте, что Левитану нужны 40 руб. позарез, до чёртиков… К кому он должен обратиться, и кто вывезет его из неловкого положения? Конечно те, для которых он работает… Впрочем, об этом можно писать только длинно…

Как велика подписка у "Буд<ильника>" и "Сверчка", не вем. Узнаю, напишу.

П. И. Кичеев покушался на самоубийство, но пуля оказалась дурой. Третьего дня я виделся с ним и слушал, как он рассказывал анекдоты.

Сегодня у нас Татьяна. К вечеру буду без задних ног. Сейчас облачаюсь во все фрачное и еду шаферствовать: доктор женится на поповне - соединение начал умерщвляющих с отпевающими.

Ах, как меня надули! Впрочем, прежде чем Вы не начнете ругаться, я не скажу, в чем дело… Ужасно и подло надули!

Кланяюсь Прасковье Никифоровне и Феде. Билибину я давно уже послал письмо и никак не дождусь ответа. Получил ли он?

Рассказы почти наклеил и пришлю посылкой. Газету получаю. Как зовут Буйлова? Имя его мне нужно на случай могущего случиться случая с газетой или гонорарием. Кланяюсь всем.

Ваш А. Чехов.

Письмо П. Г. РОЗАНОВУ, 14 января 1886 г.

14 января 1886 г. Москва.

86, I, 14.

Женатый коллега!

Хотя Вам теперь и не до приятелей и не до их писем, но тем не менее спешу сдержать данное обещание - шлю вырезку из газеты.

Брррр! До сих пор еще не пришел в чувство после Татьяны. У Вас на свадьбе я налисабонился важно, не щадя живота. От Вас поехали с С<ергеем> П<авловичем>в "Эрмитаж", оттуда к Вельде, от Вельде в Salon… В результате: пустое портмоне, перемененные калоши, тяжелая голова, мальчики в глазах и отчаянный пессимизм. Не-ет, нужно жениться! Если Варвара Ивановна не найдет мне невесты, то я обязательно застрелюсь. В выборе невесты пусть она руководится Вашим вкусом, ибо я с 12-го января сего года начал веровать в Ваш вкус. Пора уж и меня забрать в ежовые, как Вас забрали…