И вскинув голову под гривой золотой,

Он до зари глядел на острова ночные,

Где снова зажжены костры береговые.

XX

Там Карфагенянин с коричневым лицом

Летел проливами на гибких крыльях весел

Без компаса и карт, с нелепым чертежом

Перипла. Как мечи под корабельным носом,

Звенели льдинки... Ночь ушла. На заревом

Песке опит Ченслер. Шторм его на отмель бро-

сил

У скал Шотландии. С пробитой головой

Он спит, зарыв лицо в песок береговой,

XXI

И видит сон — Москву... Вот Гюнбьерн, Эрик Ры-

жий,

Турвалд, Лэйф Эриксон и Бьярни Херульфсон

По водяной гope всплывают выше, выше.

Тот плыл в Исландию и бурей унесен

В Америку. Другой под сводчатою крышей

Дряхлел в изгнании. Багрово озарен

Камином, опустив на грудь усы седые,

Он слушает певца. И песни молодые

XXII

О Северной Двине, о гибели богов,

О высшей доблести, о Торере — Собаке

Проходят перед ним, звеня клинками слов.

Драконы, солнца, львы и золотые маки

Сверкают на рядне девичьих подолов.

И песни плещутся, как роли алой браги.

В них спит грядущее, в них прошлое живет.

И кто хлебнет из них, тот молодость вернет.

XXIII

О детстве, о любви, почти забытой, ломкой,

Как в ящиках стекло, напомнят мне они.

Мне вспомнится январь и лыжный праздник,

кромкой

Рамп опоясанный, и за рекой огни.

Любимое лицо и стол с большой солонкой

И карнавал миров под скатертью в тени.

Тот бедный стол встает, как Фулэ снеговая

Неисчерпаемый. И пыль на нем живая.

XXIV

Ты встала у окна, закрыв рукой глаза.

И в мутных зеркальцах твоих ногтей качались

Пять городов, зима и гавань и леса.

В них можно было жить. Бесстрашье, гнев и жа-

лость

Неслись в молчании, нависшем, как гроза,

По белым уличкам. Но что ж от вас осталось,

Затопленные тьмой пять снежных городов

Планеты юности, и от тебя, любовь?

XXV

В буране домики, как в повести, стоят.

В них ключ моей тоски. За ставнями просветы.

В домах сапожники с портными говорят

О главном том, — о чем не вспомнили поэты.

И хлопья снежные по улице летят,

Как многолюдные, веселые планеты.

В воздушном корабле на ближнюю из них

Летят купцы с мешком браслетов золотых.

XXVI

Той ранней, голубой зимой пласты историй

Народов и культур, все пятьдесят веков,

Снежинкой сделавшись, носились на просторе.

Казалась светотень на лбах у стариков

Войною двух племен. И в этом шумном вздоре

Хозяйкой маленькой жила твоя любовь.

Но в водяном столбе тех дней все это было

Лишь отражением ее творящей силы...

XXVII

Как из ноздрей кита, из каменных ноздрей

Норвегии хлестал двойной фонтан червленых,

Резьбою, как ковши, обвитых кораблей.

И первая струя осыпалась на склонах

Америки. С другой — на чумы лопарей

Слетали удальцы на двух крылах вороньих,

Прибитых к шлемам их, раскинувши усы

И кудри заплетя в две женские косы.

XXVIII

А с юга Новгород, цветной, высокомостый,

Толпой монастырей трезвоня на морях,

Раздувши паруса разбойничьим норд-остом,

В мостах, как радуги, в лабазах и ладьях

Шел, грабил, богател. Ловецкие погосты

Вставали на крутых, тресковых островах.

И плыли мужички на лодочке убогой

На Грумант сказочный незнаемой дорогой.

XXIX

Как конь против туры на шахматной доске,

Глухие города острогами чернели.

Там, обогнув Вайгач и от реки к реке

Таща кораблики через Ямал, потели

Купцы, спеша на Обь, где гавань вдалеке

Бездонную Сибирь качала в колыбели.

И раз наткнулися на запертую дверь.

Но настежь вновь она раскрыта лишь теперь…

XXX

...Сначала в кабаках или в домах игорных

Сходились юноши вкруг смуглых стариков,

Пропахших каторгой, послушать сказок вздор-

ных

Про Камбалиск, Квинзан, про двести городов.

Что — если б все купцы, от финикиян черных

До рыжих фризов, все за двадцать пять веков

Купцы пошли б в Китай, в тот рынок необъят-

ный,

То все богатыми вернулись бы обратно.

XXXI

И вскоре, паруса раздув, как облака,

За Гамой на восток, на запад за Колумбом

Помчалась кораблей дубовая река.

Их принца Генриха железная рука

Благословляла в путь. И по причальным тумбам

Ползли удавами, захлестываясь вмиг,

Канаты мокрые в песчинках золотых.

XXXII

И зависть поползла, как тучи, к северянам.

Над бухтой грянуло далеко жерло.

То плыть хотят сквозь ночь, Сибирским океаном,

Три корабля в страну, где вечное тепло.

Вот облако — салют двору и горожанам —

Взвилось. Вот на корме фонарное стекло

Зажглося под зарей. И мачты потонули

В молочном сумраке, в густом надводном гуле...

XXXIII

Джон Дэвис, Баффин, Муик, Пит, Джекмен, Ст-

эфен Борро,

Свои суденышки пытаясь провести

К востоку по Оби в Китайские озера,

Иль за Гренландией Японию найти —

Увидели Ямал и стены Лабрадора

И проложили нам начальные пути.

И гибель Баренца и Гудсона, и многих

Забытых, маяком светила нам в дороге.

XXXIV

Когда вернулся Рийп с остатками отряда

Виллима Баренца — их всех уже давно

Считали мертвыми. Тот день был днем парада,

Днем торжества страны. В тот день лилось вино

Не в честь полярников. Нет — большая отрада —

На взморьи Хутман встал и опустил на дно

Свой якорь с глиною индийских рек на лапе.

Он весь Цейлон привез домой в суконной шляпе.

XXXV

...Но вслед за Берингом Овцын и Муравьев,

Малыгин, Прончищев, два Лаптевых, Челюскин,

Взяв на плечи гранит полярных берегов,

Приподняли Сибирь. Им, офицерам русским,

Рукою мертвой Петр по выпуклости льдов

Чертил ужасный путь... И чукча глазом узким

Глядел с горы на дым незнаемой земли,

Откуда двигались чужие корабли.

XXXVI

Лупили кошками матросов...

…………………………………

…………………………………

…………………………………

XXXVII

За открывателем шел нагишом разбой.

Сибирь — поднятая, как крышка над бездонным

Ларем глухих богатств под ледяной корой,

Где вмерзли мамонты, как мошки — вновь со зво-

ном

Захлопнулась. Ее одной своей рукой

Стал поднимать купец. Родительским иконам

Сначала помолясь, поддевку на сюртук

Сменив и натянув на две коряги рук

XXXVIII

Перчатки модные, он в Петербург поехал,

Как дышлом на стену с разлету на отказ.

В столице встреченный зевотою и смехом,

Он скачет в Лондон. Там...

Радушно принят он. И стоголосым эхом

Европа торгашей ему отозвалась.

И вот уже, будя весенних тундр молчанье,

На «Темзе» в Енисей вплывают англичане...

XXXIX

Фрегат с сосульками на виселицах рей

С названьем «Тететгоф» команда оставляет.

Шли месяц. А судно, быть может чуть бледней,

Кресты огромных мачт до неба поднимает;

Шли десять дней еще и девяносто дней

Пешком по страшным льдам. И вот: собака лает

На русском корабле: близ бухты Пуховой

Весь до верхушек мачт он отражен водой...

XL

Расставшись с «Вегою», в туманную протоку

Вплывает «Лена». Мыс моржовою губой

Поднялся из воды... Теперь один к востоку

Усатый Норденшельд ведет свой зверобой.

Хрустальный колокол, приросший за ночь к боку,

Расколот пополам. Заздравною волной

Им брызжет океан сквозь боковые сети

За исполнение мечты пяти столетий.

XLI

...На мокром мостике стоял Русанов. Глухо

Шумел прибой, на мель швыряя валуны.

Как белую толпу одетых в саван д ухов,

Он пену вскидывал из черной глубины.

Да корабля фонарь, как огненная муха,

Летел к нему. И льды, хребтом взгромождены,