Жизнь ли бродяжья обидела,

Вышел ли в злую пору…

Если б ты, мама, увидела,

Как я озяб на ветру!

Знаю, что скоро измочится

Ливнем ночным у меня

Стылая кровь, но ведь хочется,

Все-таки хочется дня.

Много не надо. Не вынести.

И все равно не вернуть.

Только бы в этой пустынности

Вспомнить заветренный путь,

Только б прийти незамеченным

В бледные сумерки, мать,

Сердцем, совсем искалеченным,

В пальцах твоих задрожать.

Только б глазами тяжелыми

Тихо упасть на поля,

Где золотистыми пчелами

Жизнь прожужжала моя,

Где тишина сероокая

Мертвый баюкает дом…

Если б ты знала, далекая,

Как я исхлестан дождем!

Тихо так. Пустынно. Звездно.

Степь нахмуренная спит,

Вся в снегах. В ночи морозной

Где-то филин ворожит.

Над твоей святой могилой

Я один, как страж, стою…

Спи, мой мальчик милый,

Баюшки-баю!..

Я пришел из дымной дали,

В день твой памятный принес

Крест надгробный, что связали

Мы тебе из крупных слез.

На чужбине распростертый,

Ты под ним — в родном краю…

Спи, мой братик мертвый, Баюшки-баю…

В час, когда над миром будет

Снова слышен Божий шаг,

Бог про верных не забудет;

Бог придет в наш синий мрак,

Скажет властно вам: проснитесь!

Уведет в семью Свою…

Спи ж, мой белый витязь,

Баюшки-баю…

Даже в слове, в самом слове «невозвратное»,

Полном девичьей, слегка наивной нежности,

Есть какое-то необычайно внятное,

Тихо плачущее чувство безнадежности.

В нем, как странники в раскольничьей обители,

Притаились обманувшиеся дни мои,

Чью молитву так кощунственно обидели

Новых верований дни неудержимые.

В ночь бессонную я сам себя баюкаю,

Сам себе шепчу тихонько: «невозвратное»…

И встает вдруг что-то с сладкой мукою

Одному мне дорогое и понятное…

Все медленнее караваны

На запад вышедших годов,

Все тяжелей их груз нежданный,

Все чаще на гребне песков

Я в сердце впрыскиваю пряный,

Тягучий кокаин стихов.

О, капли звонкие отравы,

О, певчие мои слова!

Когда вас в выжженные травы

Бросает сердца тетива, —

Как ласков шум песчаной лавы,

Какая в мире синева!

Оазис. Блещет над шатрами

Звездами затканный шатер.

Родник хрустальными губами

Ведет о прошлом разговор

С уставшими идти годами.

Цветет под пальмами костер.

Не потому ль с недавних пор

Я даже думаю стихами?

Какая радость — любить бессвязно!

Какая радость — любить до слез!

Смотри — над жизнью глухой и грязной

Качаю стаю бессмертных роз!

Смотри — на горестных скрижалях,

Через горящий взором стих

О заплясавших вдруг печалях,

О наших далях золотых.

Смотри — взлетев над миром дымным,

В поляну синюю мою

Вбиваю я с победным гимном

Пять новых звезд моих: люблю.

Ты ушла в ненавидимый дом,

Не для нас было брачное шествие.

Мы во тьму уходили вдвоем —

Я и мое сумасшествие.

Рассветало бессмертье светло

Над моими проклятьями кроткими.

Я любил тебя нежно и зло

Перезванивал скорбными четками.

Падай! Суровыми жатвами

Срезывай всходы стыда.

Глума над лучшими клятвами

Я не прощу никогда.

Пусть над тобой окровавленный

Бич измывается. Пусть! —

В сердце моем обезглавлены

Жалость. И нежность. И грусть.

До поезда одиннадцать минут…

А я хочу на ласковый Стакуден,

Где лампы свет лазурно-изумруден,

Где только Ты и краткий наш уют…

Минутной стрелки выпрямленный жгут

Повис над сердцем моим грозно.

Хочу к Тебе, но стрелка шепчет: поздно —

До поезда одиннадцать минут…

Мы все свершаем жуткий круг,

Во тьме начертанный не нами.

Лишь тот, кто легок и упруг,

Пройдет, не сломленный годами.

О, будь же легкой, как крыло,

Упругой будь, как сгибы стали,

Чтоб ты сгорать могла светло,

Когда зажгутся наши дали!..