Москва 25 мая 2005 года
Что, доигрались, господин Чубайс?
Ведь из-за ваших дьявольских амбиций
Египетские казни все за раз
Сошлись над православною столицей.
И мор, и глад, и град, и саранча,
Опоры ЛЭП застыли враскорячку,
И не качает воду каланча,
И не дает бензина водокачка.
Ты загубил ЕС и СПС,
Ты ваучер мой спиздил, между прочим,
И сотрясает кризис ОсумБез,
А ты его нарочно обесточил.
Безумны толпы мечутся в метро
И не находят выхода из бездны.
А ты, знай, ухмыляешься хитро
И бедный люд пасешь жезлом железным.
Явись, Великий Менеджер, спаси!
Но тщетно от тебя ждать утешенья,
Коль даже не сумел произвести
На самого себя ты покушенье.
И вот тебя настигнул гнев Богов
В тот самый час трагический, когда ты
Безвинных стариков-отставников
Вдруг заточил в сырые казематы.
Нет, здесь тебя уж связи не спасут
И не спасут любые миллиарды.
Есть и на вас Великий Страшный Суд —
Московский наш народный суд Басманный.
Скорее осени себя крестом,
Оставь гордыню прежнего Чубайса,
Изыдет бес молитвой и постом.
В тебе же — бес. Так кайся, кайся, кайся.
На смерть Масхадова
“Опять Масхадова убили…”
Вот, наконец, убит Аслан Масхадов,
Ему две двери сразу открывают:
Одну Исус Христос в погибель ада,
Другую Магомед к усладам Рая.
По нем справляют пышные поминки,
Его в Эдеме гурии ласкают,
Невольничии лихорадит рынки
От Яффы вплоть до самого Китая.
А может быть, в огне палящим ада
Теперь навеки корчится Масхадов.
А черт его понес в вожди джихада?
Зачем ему все это было надо?
Вот он лежит, подорванный гранатой,
Весь так обезображенный красиво,
А мог бы стать народным депутатом,
Писать законы о рекламе пива.
Как здесь уже традициею стало,
Его могилу тщательно упрячут.
А мог бы быть российским генералом,
Ему б солдаты выстроили дачу.
Показан его труп в программе “Вести”
На всю мультикультурную страну.
О нем не наш снегирь заводит песню,
А волк чеченский воет на луну.
О нем заплачут в дальних селах горных,
Его помянут виски и мартелем
В Москве владельцы казино игорных,
Роскошных ресторанов и отелей.
В Кремле вручают высшие награды,
Нам отомстить клянутся над Кораном,
И не поймешь — кто рады, кто не рады,
Кто режет горло пленным, кто баранам.
А виноваты все равно евреи
И Белый дом с Овальным кабинетом.
Возможно, даже нефть подешевеет,
Что нанесет удар по госбюджету.
Но бывший президент Аслан Масхадов
Уже далеко от родного края
Стоит у врат совсем другого града,
Ему две двери сразу открывают…
Когда я врежу дуба с перепою
Вслед за вторым стаканом или третьим,
Мне там не то что двери не откроют,
Меня там даже просто не заметят.
Памяти одного клуба
Олигарху дорога в Лондон,
Террориста ждет ФСБ,
А для интеллектуалов в Париже “Ротонда”
И “Билингва” в Москве.
Здесь тебе не портвейн
Пить в сквере, плюясь на снег,
Слева сидит Рубинштейн,
Справа сидит Айзенберг.
Здесь — это вам не тут,
Не бараны чихали —
Слева Евгения Лавут,
Справа Линор Горалик.
Здесь тебе не шалман,
Не блатная малина —
Слева сидит Гандельсман,
Справа Рубина Дина.
Все, кто вокруг сидит —
Выдающиеся фигуры.
Короче — полный синклит
Русской литературы.
Чисто, светло, не тесно,
На фасаде красивый кафель.
И вот такое-то место
Сгорело в пятницу на хер.
Другая песня
Повторяла, как ворона,
Мне бабушка Дуся:
“Ой, нельзя тебе на зону,
Там тебя опустют.
Сидит там пол-России
На гнилой капусте,
За глаза за синие
Там тебя опустют.
Конвоир с винтовкою,
Палец ждет на спуске.
За кость твою легкую
Там тебя опустют.
Будь хоть самым шустрым,
Соблюдай понятия,
Все равно опустют,
Опустют обязательно.
Будешь помнить лагерей
Милые затейки,
До конца проходишь дней
В сальной телогрейке.”
Бабушки рассказы
Мне запали в душу.
Стать вдруг пидарасом
Я ужасно трушу.
Всюду со мной близко
С водянистой кашей
Коцая миска,
Шконка у параши.
И с тех пор который год,
А прошло их множество,
У меня в душе живет
Ужас мужеложества.
Научился я сжимать
Крепко ягодицы,
Чтобы никому не дать
Мною насладиться.
Чтобы ни один нахал,
Как девице целку,
Мою жопу не порвал,
Словно Тузик грелку.
И хожу теперь я так
По родной столице,
Раскорячась, как дурак,
Стиснув ягодицы.
Чтоб не сделаться как гей,
Кланяюсь я первым
Представителям властей
И милиционерам.
Чтоб не совершить минет,
Рот закрыть старался я.
В общем, стал я интраверт
Под страхом дефлорации.
А что такое интраверт,
К тому же постаревший?
Это входишь в туалет,
А он там повешенный.
Это сетка на лице
Лопнувших сосудов,
Это капля на конце
Жалобного уда.
В доме на всех плоскостях
Початые лекарства,
Злость на Буша в новостях
И на государство…
В церкви мне старушка
Сунет в руку просфору,
Просто потому что
Жизнь моя вся просрана.
Здесь мораль такая вот —
Пусть народ узнает —
Тот, кто жопу сбережет —
Душу потеряет.