MOMENT MUSICAL[101]
В. Н. О-вой
Застенчивость (как голос за стеной,
пониженный от нежности и страха
быть обнаруженным), но взгляд: стальной
и клятвенный…
О, сладостней, чем бархат,
когда сползает с белого плеча,
струясь и ластясь, медленно прохлада,
и, звонкой ласточкою трепеща,
над шлейфом флейта вьется между складок.
И музыка сквозь ночь — обнажена.
Освобожденный голос, весь снаружи —
как взгляд твой клятвенный, расширенный от сна
и отрезвляющий, как ужас.
Застенчивость: за стенкой. Буквари
ресниц и снов — мечтателю застенок.
— Стенографически (не претворив)
бессмертной нежностью записанная тема.
СЕРЕНАДА
Ночь в окне отстоялась,
рассеяв дремоту
обезволенных, настежь распахнутых глаз.
А в гостинице негр
перелистывал ноты
и упрашивал скрипку,
чтоб спать улеглась.
Было видно:
сверкающий рот на эстраде,
изумленно счастливый смычок у плеча.
И боясь,
что небесную силу растратит,
билась музыка,
в черных руках трепеща.
Но уже расстилалась по окнам прохлада,
в мокром небе цвела,
лиловея, сирень.
Завоеванный, —
голос твоей серенады
день приветствовал пеньем
рассветных сирен.
…От любви,
залетевшей к тебе ненароком —
словно музыка
в сонный измученный мир, —
я тебя не берег:
так повелено роком —
что смычок только
скрипке желанен и мил.
«Листья падали. И каждый самураем…»
Листья падали. И каждый самураем,
желтый и сухой, стыл в траве ничком.
Дачи шли вдали и тихо замирали,
Ночь текла лирическим сверчком.
Сад был звонкой выдумкою Гоцци
и, как именинник, оживлен.
Облако болтало у колодца
о Египте с гибким журавлем.
В озерке сверкали зеркалами —
лубочными — лунные лучи.
(Сад был в общем вправду), но,
как на рекламе
летнего курорта, нарочит.
И молниеносно просветленным телом
ты туда входила с легкостью ведет.
Пела и смеялась: ты красив, Отелло…
— Мгла кренилась белой яхтой на воде.
Плыл сверчок контролем из глухой таможни,
лирикой беспечной трели уснастив.
И уже, казалось, было невозможно
мачты, снасти и мечты снести.
Смерть жила в саду, как в пистолете,
миг еще — и хлынет из ствола.
Пролетело лето. Шли столетья.
Ты, как на эстраде, умерла.
А к рассвету с ним совсем неизъяснимо
связанный и вновь как незнаком,
мир был странно скучен (неудачный снимок
дач, пронзенных первым сквозняком).
БЕССОННИЦА У ОКНА
Ночной квадрат. — Ночной туман в Палермо
сейчас растет, перерастая грусть.
…Я подымусь, и вздрогну, я — наверно —
как лермонтовский парус — испарюсь.
Мир на столе еще упорен в споре
с полуночью, что плещет и зовет.
— Душа сжимается — и мысли в сборе,
как экипаж — приветствуя полет.
Как бьют часы. И с неба, словно с моря,
сейчас прохладой звездною пахнет.
…В ночной квадрат, в сияющую прорубь,
освободив от призрака окно.
Как бьют часы. Как мощно мир утратить,
как жест высок! — Божественно скорбя,
туман растет.
Туман в пустом квадрате
перерастает самого себя.
«Розовощекий выбритый восторг…»
Розовощекий выбритый восторг
еще не встал и не прочистил горла.
Но — дальновидный — чокался восток
с зарей, а та кровоподтеки стерла
с разбитых стекол. —
Жил гудок
таким особенным смятеньем,
что изумленный водосток
воспринял эту жизнь, как пенье;
и вдруг, совсем сойдя с ума,
с крыш расплескав рукоплесканья,
забыв, что на дворе зима
и все равно земля — в тумане.
День начался, как всякий день,
лечилась скука между строчек.
И по обманутой звезде
шел непредвиденный рабочий.
Нам терпеливый сон врожден.
И жизнь текла по водостокам
ночным и мелочным дождем,
и медленной слезой — по стеклам.
И все же: где-то меж ветвей
из рощи брошенной отчизны
манифестально соловей
пел, как Гомер, о первой жизни.
вернуться
101
Музыкальный момент (фр.).