Десяток солдат расторопно бухнулись на землю, привычно распределяя вес тела на носки и выпрямленные руки, и замер, в ожидании приказа: «к выполнению упражнения… приступить». Но вместо этого услышали совершенно другие слова, произнесенные чужим голосом.

— Солдаты, ваше подразделение не выполнило полученный приказ. Поэтому вы все будете арестованы и отконвоированы в деревню. Сейчас мои люди вас свяжут. Сопротивление бессмысленно. Не усугубляйте своей вины. Одно дело, отвечать за халатность командира, и совсем иное — за попытку дезертирства. В первом случае вас ожидает отправка на фронт, а в другом — расстрел. Лейтенант, подтвердите мой приказ!

— Слушаюсь, господин оберштурмфюрер, — непроизвольно щелкнул каблуками офицер. — Солдаты, в том, что случилось, вашей вины нет. Я уверен — это сплошное недоразумение. Командование во всем разберется. Я лично подам рапорт полковнику Клозе… Прошу вас сохранять спокойствие и выдержку. Особенно это важно сейчас, когда малейшее неповиновение будет расценено как измена. Помните, что все вы просто выполняли мои приказы.

И пока ошеломленные, чуть очумевшие, не отряхнувшиеся ото сна солдаты пытались взять в толк сказанное командиром, четверо эсэсовцев стали быстро вязать им руки. Проявляя при этом завидную сноровку. Явно чувствовался большой опыт в проведении подобных работ. И прежде чем солдаты сообразили, что им связывают не только руки, но и ноги, все отделение оказалось надежно обездвижено. Более того: из каких-то уж совсем непонятных соображений в рот каждому всунули его же пилотку.

— Благодарю за содействие, лейтенант, — вполне серьезно произнес Корнеев.

И когда тот в ответ понуро опустил голову, прибавил:

— Не сомневайтесь. Вы только что спасли десяток жизней. Будущая Германия оценит это. А теперь позвольте руки. Я ни в коей мере не ставлю под сомнение данное вами слово, но тоже должен позаботиться о безопасности своих людей. Ничего не оставляя на волю случая. Вы согласны?

— Да, — машинально кивнул пребывающий в некотором замешательстве и прострации юноша. — Скажите, а вы и в самом деле русский?

— Бесспорно… — усмехнулся Корнеев. — С деда-прадеда чистокровный русак. Парни, спеленайте лейтенанта. И побыстрее… Слышите: вроде машина приближается?

— Так точно, командир… — прислушался Пивоваренко. — Две единицы… Грузовик… «Опель-блиц», трехтонка и, возможно, легкий бронетранспортер «Альт».

— Олег, ты их что, на слух различаешь?

— Железно, — подтвердил тот с ноткой грусти в голосе. — Это у меня наследственное, от бати. С детства всякую машинерию люблю… Хотел даже мотористом стать. Но в военкомате сказали, что инженеров они будут среди очкариков и других маломощных хлюпиков искать, а мне комсомол дал путевку в парашютно-десантные войска.

— Кто-то же должен и Родину защищать… — машинально пробормотал Корнеев. — Извини, Олег, после договорим… Товарищи, внимание! Остался последний рывок! Не расслабляться! Всем занять свои места, действуем по намеченному плану…

Пожилой крестьянин стоял на коленях перед эсэсовским офицером, опустив седую голову под нацеленным на него стволом автомата, а на противоположной обочине трое солдат со всей тщательностью обыскивали молодую девушку. Благодаря их усилиям, одежда ее пребывала в совершенном и очень живописном беспорядке… Юбка сбилась набок, кофта расхристанная. Девушка отчаянно извивалась, но все ее потуги только придавали пикантной оживленности проводимому солдатами досмотру.

Да и что она могла сделать?

Здоровенный эсэсовец удерживал руки девушки, завернув их за спину, давая тем самым своим товарищам возможность беспрепятственно шарить у юной красотки за пазухой и под подолом.

Оберштурмбанфюрер СС Иоганн Вольфганг Штейнглиц уловил откровенно завистливый взгляд, брошенный его денщиком на забавляющихся солдат, и усмехнулся. Сколько раз за последние пять лет немецкому офицеру приходилось наблюдать подобное во всех странах, захваченных и покоренных победоносным вермахтом. Собственно, а что удивительного в том, что воины-победители развлекаются с женщинами побежденных врагов? Банальный естественный отбор. И природа еще не придумала другого способа улучшать человеческую, да и всякую иную породу, как отдавать самок сильнейшему самцу…

Задумавшись о мужском естестве, которое, несмотря на все потуги цивилизации и попыток массового окультуривания человечества, по-прежнему не так уж и далеко шагнуло от звериного мира, подполковник не сразу заметил некую несуразность в действии, происходящем у дороги. И только когда едущий впереди грузовика броневик постепенно стал замедлять ход, чтоб не снести самодельный шлагбаум: укрепленную на двух рогульках длинную жердь, Иоганн Штейнглиц подумал: «Откуда здесь эсэсовцы? Где-то в этом районе должна быть засада на русских, но разве она поручена не армейцам? Странно… Хотя непосредственная охрана аэродрома как раз поручена эсэсовцам. Вот разгильдяи! Пришли к соседям развеяться от скуки? Совершенно ничего нельзя никому поручить!.. Этот прославленный вояка, гауптман Бертгольтц оказался обычным солдафоном и болваном. Все, за что он отвечал непосредственно, не выполнено даже наполовину.

Диверсанты вышли в эфир буквально у нас под носом, устроили взрыв непосредственно у стен монастыря, а он понятия не имеет, как им удалось просочиться сквозь облаву. Сто раз был прав адмирал Канарис, когда утверждал, что только людям с высшим университетским образованием можно давать вторую профессию и возводить в чины выше лейтенанта. Стоп, а кто же тогда готовит самолет к взлету?! Я ведь сам разговаривал с шарфюрером… как его там — Рондельман. И он доложил, что на объекте все в порядке… Ну я сейчас их взгрею!»

Оберштурмбанфюрер бросил взгляд в боковое окно и удивился еще больше. У обочины стоял не вполне ожидаемый разгильдяй унтер-офицер, а совершенно неизвестный ему оберштурмфюрер. Который в следующее мгновение рывком распахнул дверцу машины с противоположной стороны, ловко вскочил на подножку, воткнул водителю нож в грудь и одним рывком выдернул солдата из кабины и, завершая движение, — занял его место. Все это он проделал так быстро, что машина даже скорости не сбросила и только чуть газанула, когда новый водитель поставил ногу на педаль акселератора.

Но ни возмутиться, ни спросить: «Что происходит?» Иоганн Штейнглиц не успел.

В следующее мгновение распахнулась дверка кабины рядом с ним, и один из тех солдат, которые мгновение тому назад занимались досмотром крестьянки, бесцеремонно подвинув офицера, уселся рядом, прижимая нож к шее оберштурмбанфюрера.

— Тихо. Не шуми!

Тщательно продуманный майором Корнеевым и мастерски выполненный диверсантами захват занял не больше сорока секунд. Конвой со спецгрузом перешел в руки русских, и небольшая колонна, даже не меняя скорости движения, вскоре скрылась за поворотом, продолжая свой путь к аэродрому, без малейшей заминки. Чему немало поспособствовала неожиданная подмога в виде военврача Хохлова, неожиданно оказавшегося в броневике и уложившего на пол всех немцев, угрожая им гранатой.

Стрелка обежала еще один круг, и на лесной дороге осталась только приводящая себя в порядок чуть разрумянившаяся Лейла, да ефрейтор Семеняк спешно оттаскивал в кусты тела убитых фрицев.

«Но почему? Я же так все великолепно продумал? — с почти детской обидой подумал Штейнглиц. — Они не могли переиграть меня. Русские смухлевали!.. Точно — смухлевали!»

— Господин Штейнглиц? — тем временем поинтересовался занявший место убитого денщика офицер.

— Да. Но…

— Молчать. Отвечать на вопросы. Один неверный ответ или лишнее движение — мой товарищ перережет вам горло. Понятно?

Штейнглиц промолчал. Он все еще не мог поверить в случившееся. Даже после того, как увидел, что вся охрана в кузове броневика почему-то дружно побросала оружие и улеглась лицом в пол.

— Я так понимаю, мы не договоримся. Иван, кончай его…

— Подождите.

— Слушаю.

— Обещайте сохранить мне жизнь.