Пивоваренко тут же проскользнул во внутренний двор и замахнулся для удара. Корнеев едва успел остановить его руку.

— Хальт! Отставить, шарфюрер!

Увидев перед собой офицера и двоих солдат в эсэсовских мундирах, прекрасно осознавая, что вот этот оберштурмфюрер сейчас стоит рядом, а все, кто мог бы заступиться за честно исполнявшего обязанности караульного, находятся отчаянно далеко, пожилой солдат, вместо того чтобы отдать честь, испуганно вытянулся в нацистском приветствии.

— Хайль, Гитлер!

— Хайль, — вялым взмахом кисти ответил Корнеев. И чуть удивленно поинтересовался: — Член партии? С какого года? Почему до сих пор рядовой? Разжаловали? За что?

— Никак нет, господин оберштурмфюрер. Я и в тридцать третьем уже был слишком стар для политики… Но я всегда поддерживал нашего фюрера и национал-социалистическое движение. А в армию меня только этой весной призвали.

— Фольксштурм, — хмыкнул Корнеев. — Понятно… Молодец. Впрочем, здесь нет твоей заслуги. Все те, кто был против нас, давно сгнили в исправительно-трудовых лагерях. Лучше объясни, как так могло случиться, что вас здесь только двое? И, кстати, куда подевался твой напарник?

— Рядовой Витольд пытается связаться с командиром. Он там, наверху. У аппарата…

— Ропенфюрер, посмотрите, — распорядился Корнеев.

— Слушаюсь, господин оберштурмфюрер!

Купченко щелкнул каблуками, кивнул и вошел внутрь башни.

Видимо почувствовав что-то, пожилой солдат проводил его спину напряженным взглядом, но на большее не осмелился.

— Так я жду ответа на поставленный вопрос. Почему, как раз в то время, когда ожидается появление красных диверсантов, стратегически важный объект оставлен практически без охраны?

— Страте… странтеги… — неуверенно попытался повторить сложное слово солдат, но Корнеев нетерпеливо оборвал его:

— Отвечать!

— Не могу знать, господин оберштурмфюрер! — на одном дыхании выпалил тот. — После обеда господин гауптман позвонил и приказал гауптшарфюреру Аксу оставить здесь двух людей, а все отделение привести в поселок.

— Разве сегодня банный день? — изобразил удивление Корнеев.

— Никак нет, — чуть пообвыкнув, солдат позволил себе некую вольность, опуская в ответе обращение к офицеру по званию.

— Так в чем же дело?

— Не могу знать, господин оберштурмфюрер. Подробности мне неизвестны…

Сухой хлопок, более всего напоминающий треск ломающейся ветки, не дал завершить разговор. И Корнеев, и солдат одновременно поняли, что должен означать этот звук. Причем, к стыду увлекшегося разговором майора, пожилой немец сообразил даже чуточку быстрее и успел схватиться за автомат. Видимо, сказалась так и не покидавшая его общая неуверенность, настороженность и страх.

Но, к счастью для всех, не терявший бдительности Пивоваренко быстро шагнул вперед и коротко, без замаха, точно выверенным движением резко ударил фрица ребром ладони в кадык, сминая хрящ гортани.

Удар был таким молниеносным, что быстроте движений капитана мог бы позавидовать даже непревзойденный убийца кобр — мангуст. Пожилой солдат только захрипел, выпучивая глаза. Схватился обеими руками за горло и тяжело осел наземь. А уже в следующее мгновение разведчики неслись вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени…

В комнате связи, возле телефонного аппарата, сидя на полу и сжимая в руке офицерский «вальтер», спиной к столу привалился молоденький парнишка в немецкой форме. С неестественно запрокинутой головой, непонятно как удерживающейся на худющей, словно у неоперившегося гусенка, сломанной шее. А рядом с ним, зажимая руками рану на груди, пуская ртом розовые пузырьки, — отходил Купченко. Глаза у старшего лейтенанта уже подернулись смертной поволокой, но услыхав шаги товарищей, он сделал последнее усилие и слабо произнес:

— Пацаненок… пожалел… а он… за пистолет… откуда только… не успел. Извини, командир… подвел я вас…

Василий закрыл глаза, и большая, сильная кисть его руки бессильно ударилась об пол, открывая на груди чуть темнее ткани мундира совершенно крохотное пятнышко. Как раз напротив сердца.

— Как же ты так, старший лейтенант?.. — дернул щекой Корнеев, опускаясь рядом с убитым. — Как же ты так неосторожно, парень?..

Но Купченко уже держал ответ за совершенные им проступки перед более строгим судьей, и упреки живых больше его не задевали.

— Уходить надо, командир… — притронулся к плечу Корнеева Пивоваренко. — Ловушка это. Сейчас сюда фрицы со всей округи сбегутся.

— Вряд ли.

— Да точно тебе говорю. Иначе зачем бы они с объекта охрану снимали? Специально внутрь заманивают, чтоб всех вместе прихлопнуть.

— Прощай, Василий… — Корнеев закрыл веки погибшему товарищу и выпрямился. — Не горячись, капитан. Я понимаю, ты к другой боевой обстановке привык.

— Это ты к чему клонишь, майор? — насупился Пивоваренко.

— К тому, что когда с тобой ведет свою игру вражеская контрразведка, многое становится совсем не тем, чем кажется на первый взгляд. Вспомни: зачем немцы всю эту бодягу затеяли? Чтобы нам что-то важное показать! И не просто показать, а так — чтоб диверсанты обязательно, обо всем увиденном доложили командованию. Ну и что мы здесь обнаружили? Пустую водонапорную башню?

Корнеев развел руками.

— Нет, Олег, поверь моему чутью и опыту: пока фрицы нас не ткнут носом в нужный им объект, никакой стрельбы не будет. Смерть Василия — глупая, прости, товарищ, случайность. По логике контрразведки фрицев, русские диверсанты должны были без каких-либо усилий снять эту, с позволения сказать, охрану, состоящую из школьника и пенсионера, и продвигаться дальше. Кто же мог знать, что у советского офицера не поднимется рука на сопливого пацаненка, а тот — в свою очередь — настолько запуган антибольшевистской пропагандой, что решил стоять насмерть. Так что зови наших, капитан. С Василием по-людски простимся. Осмотримся, подумаем.

— Есть, командир! — Пивоваренко развернулся к лестнице.

— И это, — произнес ему в спину Корнеев. — Спасибо тебе, парашютист. Я ведь тоже… заболтался. Вполне мог на пулю нарваться.

— Проехали, командир, — посветлел лицом Пивоваренко. — Это вряд ли… Старик за автомат просто так ухватился, а стрелять в эсэсовского офицера все равно б не осмелился. Он ведь его даже с предохранителя не снял.

Старшина Телегин остановился первым, подавая знак остальным.

— Группа, стой!.. — приказал Малышев, переходя на шаг. — Привал десять минут…

Чутью опытного таежного охотника капитан доверял безоговорочно, так как хорошо помнил его цену, проиграв однажды старшине на спор, с подначки Корнеева, свой недельный офицерский доппаек. Трижды, в плане тренировок, Телегин бегал с группой диверсантов на различные расстояния, от полутора до семи километров, и ошибался при этом максимум на десяток шагов. Проверяли дотошно… С рулеткой в руках. Зазря отдавать шоколад и печенье, которые он относил беременной жене, капитану не хотелось.

Вспомнив о покойнице, Андрей потемнел лицом и непроизвольно скрипнул зубами…

Потом бойцы шутили: мол, когда петух будильник склевывал, Кузьмич — спидометром закусывал. А старшина, оглаживая усы, степенно объяснял, что ничего особенного в этом нет. Потому как человека, не умеющего чувствовать расстояние и направление, хозяйка уссурийской тайги забирает к себе навсегда. Особенно — охотника-промысловика.

— Командир, разреши пройти вперед, — обратился к Малышеву ефрейтор Семеняк. — А то ведь не поспеем к монастырю раньше Коли.

— Действуй, Игорь Степаныч, — согласился капитан. — Только назад с докладом не спеши. Дождись нас на месте. Сам тоже передохни чуток… Если все спокойно, мы минут через пятнадцать подтянемся, — и объяснил свое распоряжение более конкретно: — Следующий, интересующий нас объект находится примерно в двенадцати километрах отсюда. Хотелось бы к вечеру уже там быть. Значит, придется еще побегать.

— Не волнуйся, командир, — понимающе кивнул Семеняк. — На марше не отстану. С моим Колей не больно зажиреешь… Всяко доводилось, — и, не удержавшись, озабоченно вздохнул. — Как ему там сейчас, Андрюха?.. В самой пасти-то?..