— Этого не может быть, — убежденно отвечал колдун. — Если человек, пусть это даже сам белоголовый, сказал бы, что ему явился господь, и это была бы неправда, то это такой страшный грех, что его сразу поразил бы огонь с небес и он превратился бы в кучку пепла.

Островитянам последнее соображение показалось убедительным. Они закивали головами.

Позади толпы, у хижины, увешанной траурными венками, темнело на оранжевой циновке громоздкое тело Яго, плотно обтянутое старым засаленным эсэсовским кителем. Сейчас никто не обращал внимания на покойника. Даже его мать и вдова прекратили плач и причитания, не решаясь помешать разгоревшемуся спору.

— И все же я утверждаю, что белоголовый нарочно и сознательно вводит вас в… — снова начал Егорычев, поняв, что он еще очень далек от окончательной победы.

В это время показался Гильденстерн. С его лица струился пот. Он был взволнован и не пытался скрыть этого. Из плетеной сумочки, висевшей у него, как и у остальных островитян, на левом плече и заменявшей одновременно и карманы и сумку, поблескивало что-то металлическое, в чем Егорычев без труда признал краешек большого складного немецкого ножа. Точно такой же нож был отобран Егорычевым у Кумахера и подарен Мообсу еще в первый день их пребывания на острове. Теперь он оказался у Гильденстерна. Вряд ли Мообс, как и большинство не участвовавших в войне, особенно увлекавшийся трофеями, по собственному почину отдал его Гильденстерну. Очевидно, он сделал это по предложению Фламмери. Итак, они уже начинают понемногу вооружать своих сателлитов.

— А Кид? — спросил Гильденстерна отец Джемс.

— Он там.

— Где там?

— У порога хижины.

— Что он там делает?

— Он лежит.

— Ты должен был привести его.

— Он не хотел идти. Он сопротивлялся.

— Ты должен был взять его за руку и привести.

— Он стал царапаться. Он меня всего избил, с головы до ног.

— И это испугало воина и старейшину Нового Вифлеема?! Хорошо, мы пошлем другого, и он приведет сюда этого строптивого мальчишку.

— Он его не приведет, — сказал Гильденстерн, глядя себе под ноги. — Его уже нельзя привести… Он… я… Я его убил.

— Ты убил гостя нашей деревни?!

— Я убил врага нашей деревни. Он сказал, что ненавидит людей Нового Вифлеема. Он сказал, что желает нам всем гибели.

— Поклянись! — крикнул Гамлет, кидаясь к задрожавшему Гильденстерну. — Поклянись, что он так сказал! И что он не хотел сюда идти и дрался, тоже поклянись!.. Ты понимаешь, что ты наделал?

— Понимаю. Я убил слугу дьявола, и теперь уже нам обязательно придется пойти войной на Эльсинор, потому что в противном случае они сами на нас нападут, чтобы отомстить за Кида. Это перст божий.

— Это перст божий? — строго перебил его отец Джемс.

— Это перст божий, что я убил этого Кида… Белоголовый сказал, что это перст божий…

— Откуда белоголовый знает, что ты убил Кида?

— Он сказал, что если я убью кого-нибудь, из Эльсинора, то это будет перст божий.

— Почему ты не клянешься? И почему у тебя в порядке прическа и все украшения, если он тебя так сильно избил?.. Ты нарочно убил его! — не отставал от него Гамлет. — Почему ты не клянешься?

— Белоголовый джентльмен, который беседует с богом и шестикрылыми серафимами, сказал мне, что слуг дьявола надо убивать на месте.

— Почему ты не клянешься? Ты все это придумал, что он отказывался идти… Ты нарочно убил этого славного парня, чтобы мы воевали с Эльсинором!

— Белоголовый Джентльмен, — отвечал приободрившийся Гильденстерн, — сказал мне, что впредь я за свои дела буду отвечать только перед богом и перед ним, перед белоголовым… А перед тобой я не отвечаю. Ты такой же старейшина, как и я… Даже худший…

— Что-о-о? — вспыхнул Гамлет. — Я хуже тебя?.. Во всем человечестве не найдется человека…

— Спокойно, Гамлет, спокойно! — удержал его Егорычев, — Эти споры надо оставить на после. Ты умный человек, и ты это поймешь.

— Разве нам нужна война, люди Нового Вифлеема? — крикнул тогда Гамлет, обращаясь к помрачневшим односельчанам.

Островитяне отрицательно замотали головами. Конечно, им никак не нужна была война.

— Ты не должен так говорить, Гамлет, — сказал отец Джемс.! — Разве мы не должны покорно выполнять повелений господних? Господь лучше тебя и меня знает, нужно ли нам или не нужно идти войной на Эльсинор. И если он приказывает нам: «Идите войной на нечестивых людей Эльсинора, чтобы они достойно ответили за смерть возлюбленного раба моего сэра Фальстафа Фрумэна и чтобы они не смели впредь нарушать святость воскресного дня», надо идти войной.

— Слушайте меня, люди Нового Вифлеема! — воскликнул с отчаянием Егорычев, чувствуя, что островитяне все еще колеблются между здравым смыслом и боязнью прогневить небо. — Бог, в которого вы верите, не мог — вы слышите? — ни за что не мог повелеть вам идти войной на Эльсинор! Если я не прав, если я говорю неправду, пусть меня тотчас же поразит самая страшная небесная кара!.. Вы слышите? Самая страшная!

Все застыли в напряженном ожидании. Кое-кто даже закрыл лицо руками, чтобы не быть свидетелем ужасного зрелища. Прошло пять, десять, двадцать секунд, минута. Егорычев оставался жив и невредим.

— Ну, теперь вы видите, что я говорю правду? — крикнул Егорычев. — Меня не поразил ни гром, ни молния, меня не унесло ураганом, я не провалился сквозь землю!.. Неужели вы и теперь не убедились в правоте моих слов?

И вот в эти мгновения, когда Егорычеву уже показалось, что он победил, раздался голос Гильденстерна:

— Пусть лучше желтобородый скажет, верит ли он в бога. Белоголовый джентльмен велел сказать вам, люди Нового Вифлеема, что желтобородый не верит в господа нашего и что очень может быть, что он сам тоже причастен к гибели сэра Фальстафа. Он сказал, пусть люди Нового Вифлеема сами спросят у желтобородого, верит ли он в бога.

— Я верю, что люди должны жить в справедливости и мире, — сказал Егорычев.

— Не-е-ет, пусть он скажет, верит ли он в бога! — торжествующе завопил Гильденстерн, видя, какое впечатление его вопрос произвел на островитян. — Вы видите, он боится прямо ответить на мой вопрос.

— Можно не верить в бога и быть справедливым, добрым и честным человеком, — сказал Егорычев в наступившей тишине. — И можно говорить, что веришь в бога, и быть отъявленным мерзавцем и убийцей…

— Вы слышите? Он не верит в бога!.. Он слуга дьявола! Его изгнали из Священной пещеры, и он спустился к нам, в Новый Вифлеем, чтобы перетянуть нас на сторону дьявола! — кричал Гильденстерн, победно потрясая кулаками. Из раскачивавшейся сумочки выпал и упал к ногам Егорычева складной нож — дар мистера Фламмери. На его черенке Егорычев заметил явственные следы крови, совершенно свежие следы. — Берегитесь желтобородого, он принес нам несчастья и смерть! Он ищет нашей погибели!..

— Священная пещера изрыгнула этого посланника сатаны! — в свою очередь возопил отец Джемс, окончательно утвердившись в справедливости указаний мистера Фламмери. — Чего же вы стоите, сложив руки, люди Нового Вифлеема?!

Он набросился на Егорычева. Еще с десяток островитян, устрашенных тем, что они чуть было не поддались на обольщения посланника сатаны, поспешили возместить свои губительные и греховные колебания участием в этом богоугодном деле.

Что же касается остальных, симпатии которых, помимо их воли, все же оставались на стороне этого веселого и добродушного парня, который так хорошо встретил их на Священной лужайке, так ласково обошелся с ними, их детьми и домочадцами и, не колеблясь, выдал на их суд белого, который поджег деревню и убил четырех островитян, то они хотя и никак не помогали вязать Егорычева и бросившегося ему на помощь Гамлета, но и воспрепятствовать отцу Джемсу и Гильдёнстерну не решились.

— Не трогайте их!.. Не смейте их трогать! — кричал во всю мощь своих мальчишеских легких юный Боб, цепляясь за руки тех, кто навалился на его друзей. — Они хорошие!.. Вы слышите, они очень хорошие!..