Егорычев серьезно сомневался, стоит ли ему именно сейчас, во время обряда похорон, появляться среди островитян. Быть может, появление в такой печальный и торжественный час постороннего человека противоречит обычаям острова. Но, судя по словам юного Смита, перед хижиной покойного Яго назревали какие-то серьезные события. Неужели провокация сладчайшего мистера Фламмери так легко и быстро пустила ростки?

Он вышел из Большой мужской хижины, оставив кочегара караулить Розенкранца и их громоздкий багаж и оружие. Он нарочно не захватил с собой автомата, чтобы избежать соблазна применить его даже в минуту самой крайней опасности.

При появлении Егорычева около хижины утопленника гул спора на мгновение затих, затем разгорелся с новой силой.

Егорычев окинул взглядом толпу. Гильденстерна среди нее не было.

— Где Гильденстерн? — осведомился он вполголоса у подбежавшего Гамлета.

— Он побежал за Кидом.

— За каким Кидом?

— Это паренек из Эльсинора. Он поджидает меня, пока я вернусь с похорон.

— А зачем он здесь, в Новом Вифлееме?

— Он будет играть в нашем представлении. Пришел посоветоваться.

— О чем вы здесь спорите?

— Гильденстерн сказал людям Нового Вифлеема, что белоголовый молился богу и бог сказал ему, что Яго погиб потому, что его извели колдовством люди Эльсинора и что им за это обязательно надо отомстить. Теперь отец Джемс говорит, что нам следует пойти войной на Эльсинор, чтобы отплатить им за кровь Яго, заставить их выдать того, кто виновен в колдовстве, и чтобы они перестали праздновать день воскресный по субботам.

— А что говорят люди Нового Вифлеема? — Они боятся бога.

— А ты как думаешь насчет того, что Яго якобы умер от колдовства?

— Я думаю… Я полагаю, — тут Гамлет перешел на шепот, — я полагаю… Вы же сами мне сказали, что чудес нет и что колдовства тоже нет… Я так говорю?

— Ты говоришь очень правильно, Гамлет. Ты храбрый и умный человек. Как ты думаешь, что тебе было за твои слова, если бы на самом деле существовали чудеса и колдовство?

— Я думаю, что меня убило бы на месте громом, сэр.

— Ну и как? Убило тебя громом?

— Нет, не убило. Я остался жив, и это очень интересно.

— Подумай об этом на досуге, мой дорогой умница Гамлет.

— Я обязательно об этом подумаю. Я теперь буду очень много думать.

— Но пока что нам нужно что-то предпринять, чтобы не началась по-пустому война.

— Вот и я так говорил, что нечего начинать войну. Она никому не нужна.

— Кроме тех, кто остался в Священной пещере.

— Это сверх моего понятия, сэр, — честно признался Гамлет.

— Это сверх понятия любого честного человека, и все же это именно так. Белоголовому нужна война, чтобы люди острова Разочарования основательно между собой перессорились. Тогда их легче будет подчинить своей воле.

— Но ведь это подло: натравливать людей друг на друга и извлекать себе пользу из чужой крови!

— Ах, мой дорогой Гамлет, в том мире, откуда прибыл мистер Фламмери и его друзья, многое построено именно на том, что люди, подобные Фламмери и Цератоду, всеми способами не дают остальным людям жить между собой в ладу и согласии. Только на этом и держится власть разных Фламмери. Вот поэтому-то он и хочет втравить вас в войну с Эльсинором.

— Они извели колдовством сэра Фальстафа, сэр, — вмешался преподобный отец Джемс.

Слишком много членов его паствы внимательно и все более сочувственно прислушивались к беседе Гамлета с желтобородым белым. Как пастырь, он считал себя не вправе не вмешаться.

— Разве Яго не утонул в море? — обратился к нему Егорычев.

— Но он утонул потому, что на него навели колдовские чары, сэр. Это понятно даже ребенку.

— Ты старый и мудрый человек, — польстил Егорычев колдуну, но адресуясь главным образом к его пастве. — Ты много знаешь и очень многое видел на своем веку. Скажи мне, разве люди вашей деревни умирают только от колдовства?

— Конечно, нет, — осторожно отвечал колдун. — Люди умирают от старости, от болезней, от отсутствия должного благочестия.

— Почему же ты так уверен, что он утонул в результате колдовства?

— Потому, что его голова была обращена в южную сторону.

— А если его выбросило бы в сторону вон той горы? Ведь на ней никто не живет? — И Егорычев указал в направлении, строго перпендикулярном тому месту бухты, куда выбросило тело Яго.

— Тогда было бы ясно, что никто, кроме него самого, в его смерти не виновен, — проворно ответствовал преподобный отец Джемс.

— А если бы в сторону Священной пещеры?

— Его выбросило головой к югу, — уклонился отец Джемс от прямого ответа.

— Я думал, что ты более понятлив, — с досадой промолвил Егорычев, — но раз ты нуждаешься, чтобы тебе разжевывали и клали в рот разжеванное, я могу это проделать для такого уважаемого человека, как ты.

Кое-кто из окружавших ухмыльнулся. Им было внове такое забавное выражение. Но колдун уперся взглядом в землю и молчал.

— На вчерашнем пиршестве вы угощали меня напитком, от которого люди пьянеют. Верно я говорю? — продолжал допытываться Егорычев.

— Верно, — неохотно отвечал колдун.

— Если человек выпьет слишком много этого напитка и упадет в воду, может он утонуть?

— Может, — еще более неохотно согласился отец Джемс.

— Так пусть те, кто видел Фрумэна, когда он третьего дня отправился в бухту, скажут, разве он не был тогда пьян?

— Он был — очень, очень пьян, — охотно Подтвердили несколько островитян. — Он качался на своих ногах, как самая старая и дряхлая коза.

— Что же удивительного в том, что очень пьяный человек утонул? Разве не было тогда сильного ветра? — спросил Егорычев. Ему казалось, что он уже почти полностью убедил своих слушателей.

Все согласились, что в пятницу, когда Яго отправился освежиться, дул достаточно свежий ветер, чтобы опрокинуть лодку, особенно если ею правит в дым пьяный человек.

— И еще, — продолжал Егорычев, все более утверждаясь в убеждении, что он берет верх над человеконенавистническими происками Фламмери, — попробуем даже на мгновение допустить нелепую мысль, что кто-то, неизвестно по какой причине, хотел извести одного из людей Нового Вифлеема. Если он хотел нанести этим действительный ущерб вашей деревне, он бы, без сомнения, выбрал наиболее уважаемого и ценного вашего односельчанина. Не так ли?

— Это именно так, — согласились его слушатели, окружая беседующих все более плотным кольцом.

— А разве Яго был достойным и ценным человеком?

— Все человечество презирает Фрумэна! — горячо воскликнул Гамлет.

— Он был большой негодяй, этот Фрумэн! — поддержали Гамлета его односельчане, но преподобный отец Джемс в благочестивом ужасе воздел руки, и люди замолкли. Они вспомнили, что со вчерашнего вечера полагалось совсем по-другому говорить о покойном Яго.

Егорычев понял, что не должен был, пожалуй, пускаться сейчас в оценку личных качеств первого квислинговца острова Разочарования.

— Так разве не ясно теперь, что Фрумэн погиб не от колдовства, а потому, что был мертвецки пьян?

— Белоголовый джентльмен всю прошлую ночь возносил молитвы всевышнему, и всевышний сказал ему со всей достоверностью, что покойный сэр Фальстаф Фрумэн погиб именно от колдовских чар и что напустили на него эти чары именно презренные люди Эльсинора, — сурово заметил колдун.

— Всю прошлую ночь все обитатели Священной пещеры провели вместе и бодрствовали. Я тоже бодрствовал и не видел, чтобы белоголовый хоть на одно мгновение предался молитве. Мы с ним были заняты самыми земными делами: разговаривали, делили с ним имущество и продовольствие.

— Можно молиться и будучи занятым самыми мирскими делами, — сказал отец Джемс.

— А почему не допустить, что белоголовому попросту померещилось, что он получил указания от бога?

— Это никак не может быть, сэр.

— А если я вам скажу, что белоголовый безусловно и сознательно сказал неправду? Что он все это выдумал, чтобы втянуть вас в братоубийственную войну?