— Сзади, — сказал Пыхтин. — Там удобно: все видно.
— Сколько, кроме вас, было пассажиров?
— Трое.
— Кто?
— Мужчина с женщиной и моряк. Моряка баба какая-то провожала. Все в окошко заглядывала, аж пока автобус не отошел. Только он ее не очень жаловал.
— Почему?
— Он пьяный был, — объяснил Мардарь. — Грязный. Побитый весь — голова перевязана.
— А те двое, мужчина и женщина, они что, вместе ехали?
— Мы когда вошли, они рядом сидели. Мужчина ей что-то веселое рассказывал, она смеялась. Симпатичная такая женщина, блондинка. Будь она одна, я бы сам к ней подсел.
— Как выглядел мужчина?
— Как всякий мужчина.
— Одет?
— В светлый плащ.
Все, что они сообщили, позволяло предположить, почему этой троицы не оказалось на тридцать шестом километре. Мужчина, вероятно, мог сойти в Степном с блондинкой. Моряк — отстать на остановке. Правда, из этой схемы выпадал все тот же чемодан. Если моряк действительно отстал, пассажиры или водитель должны были оставить чемодан на той же станции, а его нашли в автобусе. Выходит, что и водитель, и те двое настолько были увлечены чем-то своим, что даже не заметили отсутствия моряка. Может, их вообще в тот момент не было в автобусе? Только кто станет выходить на остановках ночью, да еще в дождь? Разве что шофер. Но уж он-то должен был поинтересоваться, куда делся его пассажир. Значит, не интересовался. Значит, не до того ему было. И вообще, чего стоит отработка линии пассажиров, если допустить, что к тридцать шестому километру все они сошли и у каждого на то была причина…
— Постойте, — вспомнил Пыхтин. — Мы вам про солдата не сказали.
— Про какого солдата?
— Верно, был солдат, — поддержал Мардарь. — Он позже сел.
— Где?
— Да сразу за городом.
— Солдат остановил автобус — поднял руку. Шофер сначала не хотел его подбирать, но женщина что-то крикнула, и он тормознул.
— Что крикнула?
— Не расслышал.
— Шофер открыл дверь и о чем-то спросил солдата. Парень ответил, потом сел, — уточнил Мардарь.
— Как выглядел солдат?
— Как солдат.
— В парадной форме или в повседневной?
— В парадной. Мокрый весь, но веселый, улыбался.
— Какого рода войск? Вы в этом разбираетесь?
— Пограничник, — уверенно сказал Мардарь. — Фуражка у него была с зеленым околышком.
— Точно, — поддержал Пыхтин. — Фуражку я заметил.
— Где сидел пограничник?
— Рядом с водителем. Там впереди в проходе место есть.
— Все о чем-то с шофером говорил, — добавил Мардарь.
«Солдат, — подумал Зенич. — Теперь их четверо и искать надо уже четверых. А что, если где-нибудь в Холмах выяснится, что их не четверо, а, скажем, двенадцать?»
— Вы не помните, были у солдата какие-нибудь вещи? — спросил он.
— Что-то было, — сказал Пыхтин. — Кажется, чемодан.
— Какой чемодан?
— Маленький такой. Какой у солдата быть может.
«Маленький коричневый чемодан», — вспомнились вдруг капитану чьи-то совсем недавно слышанные слова. «Кто, где, по какому поводу произнес эти слова?» — подумал он, и память подсказала ответ: Котова, соседка Цырина.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ
Дежурная холмской автостанции оказалась словоохотливой женщиной.
— Задремала я, признаюсь, — бойко рассказывала она. — Как автобус подошел, не слыхала. Услышала, когда в окошко постучали.
— Вот в это? — спросил капитан.
— Ага. Ну, я сразу свет зажгла. Поглядела — солдат. Выхожу. Интересуется, где больница. В чем, спрашиваю, дело, сынок? Он тогда и объясняет, что пассажиру одному плохо стало. Врача надо.
— Видели вы этого пассажира?
— Чего ж не видать? Видела. Моряк — он на лавочке сидел.
— Вот на этой?
— Да. Больница у нас напротив. Показала где. Солдат моряка туда и повел. Минут через десять уехали они. Все.
— Водитель из автобуса не выходил?
— Может, и выходил, но я не видела. Знаете, как спросонья…
— В каких же тогда случаях предусмотрено ваше вмешательство? — не выдержал капитан.
— А вы на меня, товарищ милиционер, не кричите, — спокойно отвечала женщина. — Это вы на морячка того намекаете? Знаем мы таких «больных». Видали. Пьяный он. Подрался где-то. Проспаться ему надо. А как глаза откроет — стаканчик на похмелье. Вот и все лекарства. А вы говорите, больной…
Зенич пересек площадь. Дежурный хирург наблюдал за ним из холла больницы и, когда капитан приблизился, распахнул дверь.
— Ну как? — спросил Зенич.
— Лучше, — ответил врач. — Снимите плащ и возьмите халат. Я вас провожу. Но прошу недолго.
— Постараюсь, — пообещал капитан, сбрасывая плащ на стулья, стоявшие вдоль стены. — Пойдемте, доктор.
— На второй этаж, пожалуйста, — пригласил врач.
На втором этаже у палаты стояла медсестра. Еще одна сидела у постели больного. Когда капитан с врачом вошли, та, что стояла, вошла тоже. Зенич попросил всех выйти — и медсестер, и доктора.
— Хорошо, — сказал врач, и они вышли. Было видно, что делают они это неохотно.
Поправив сползающий халат, капитан сел на стул и только тогда как следует рассмотрел моряка. Рассматривать, собственно, было нечего: до самых глаз повязка на голове, острые скулы, тонкие, с длинными пальцами руки поверх одеяла. Глаза были открыты и с тоской смотрели на Зенича.
— Голова болит, — морщась, сказал моряк. — Гадко и гнусно… Я знаю, кто вы. Вы из милиции.
— Точно, — не стал отказываться Зенич.
— Почему-то милиция в таких случаях всегда появляется первой. А мне, может, не хочется видеть милиционера. Мне, может, хочется видеть любимую девушку.
— В таком-то виде? — засомневался капитан.
— Не тяните, задавайте ваши вопросы, — попросил моряк, сделав попытку улыбнуться. — Вы же для этого сюда пришли.
«С тобой легко, — думал Зенич. — Ты совсем еще пацан, а хочешь показать, какой ты старый и опытный. Никакой ты не старый и не опытный. Так, салажонок. И боишься, что напроказил, хотя не помнишь, где и как».
— Хорошо, — согласился он. — Начнем задавать вопросы. Фамилия?
— Я и забыл, что вы начинаете с фамилии, — сказал парень, снова попытавшись улыбнуться.
— Не смешно, — строго сказал капитан. — А в вашем положении тем более. Вечер юмора и сатиры предлагаю перенести на более поздний срок.
— Принято, — покорно согласился моряк. — Таранок Сергей Иванович.
— Как же это тебя так угораздило, Сергей Иванович, а?
Таранок молчал.
— Судно и должность?
— Теплоход «Кустанай», третий штурман.
— Маршрут последнего рейса?
— Южное — Братислава — Вена и обратно.
— Когда вернулись в Южное?
— Вчера в пятнадцать тридцать.
— В котором часу сошли на берег?
— Три часа спустя.
— Без вещей?
— Был чемодан. Подарки вез своим женщинам. Их у меня пятеро. Мать, сестры — трое — и… — Таранок замялся. — Только посеял я чемодан. И хоть убей, не помню где.
— Как он выглядел?
— Большой черный кожаный чемодан.
— Мы нашли ваш чемодан, — успокоил моряка Зенич. — В автобусе. Вещи целы.
— В автобусе? — переспросил Таранок. — В каком автобусе?
— На котором вы ехали в Приморск.
— Может быть, — неуверенно согласился моряк.
— Вы что, не помните автобуса?
— Нет, хотя я должен был как-то сюда попасть.
— Вернемся к моменту, когда вы покинули судно. Возможно, так вам будет легче вспомнить. Надолго вас отпустили?
— На трое суток.
— Когда вы собирались уехать в Приморск?
— Сразу же. Был поезд…
— Что помешало?
— Понимаете, человека одного встретил…
— Кого?
— Да я сам толком не знаю. Зовут Николаем, грузчиком он в порту. Поздравил с благополучным прибытием. Спросил, куда направляюсь. Сказал, что домой. Это, говорит, не по-мужски и тем более не по-моряцки.
— И вы решили, что в его словах есть смысл?
— Решил, — виновато признался Таранок.
— Ясно, — сказал капитан. — Где пили?