Наши надежды на зады домов оправдались. Вернувшиеся ко мне в машину Витек с Малгосей были полны оптимизма.

— Никаких проблем! — заявила Малгося. — Туда вообще можно добраться огородами и палисадниками, у них живые изгороди, которые ребенок перешагнет. Я сосчитала домики, наш садовод восьмой, На заднем дворике у него валяются засохшие сосенки и стоит раскрытый пляжный зонтик. Задняя дверь заперта и тоже опечатана, мы видели перекрещенные бумажные полоски.

Витек дополнил, что от соседней улицы эти элитные дома отделяет довольно высокий забор, с той стороны их не увидят, и вообще никто не заметит, даже если там сорок разбойников устроят побоище.

— Если, конечно, Ришард с Юлитой не будут слишком шумно себя вести, — добавила Малгося.

— Двери осмотрели?

— Обычные. Только ключ. К тому же застекленные. Но маленькими рамами.

— Ничего, руку просунуть можно. Гвяздовский справится, если вдруг в двери еще обнаружится внутренний засов. Ну что, привозим их?

— Тогда сразу, пока еще рано, люди на работе, дети в школах. Хорошо, что мы начали с утра. Ага, теперь понадобится Тадик.

Я сунула Витеку сотовый и велела дозваниваться до Тадика, сама же перестала притворяться, что все еще никак не развернусь, и направила машину к началу улицы.

Тадик оказался дома, и даже успел отоспаться после ночного дежурства. Необходимые инструменты у него были при себе, захватил на всякий случай. Витек условился встретиться с ним у бензоколонки через полчаса. Одновременно Малгося по своему сотовому информировала Ришарда и Юлиту. Я крикнула, чтобы они прихватили с собой какой-нибудь нож, можно перочинный, разрезать бумажные полицейские полоски на опечатанных дверях дома покойника.

Выяснилось, что мы напрасно заботились об этих мелочах. Пан Ришард уже обо всем побеспокоился, а у Юлиты были при себе маникюрные ножницы.

Тадик же, тоже на всякий случай, вместе с отмычками передал им специальный нож для разрезания фанеры.

Потом все разъехались, каждый в свою сторону, а к дому Кшевца направилась только пара преступников.

Получив от сестры странное и чрезвычайно заковыристое сообщение о гибели брата, Собеслав Кшевец, и без того собиравшийся посетить далекую родину, приземлился в варшавском аэропорту Окенче около девяти утра. Взяв напрокат машину, он направился все к той же сестре, даже не попытавшись созвониться с ней. И явился в тот момент, когда Габриэла вышла из дома, направляясь на работу.

Он подбросил ее к дому, где ей сегодня предстояло работать, а по дороге много чего услышал от сестрицы. Узнал, что он, Собеслав, отвратительный тип, недостойный бедному Мирославу даже ботинки чистить, что упомянутый Мирослав помер и пусть он, Собеслав, даже не пытается опять куда-то смываться, должен дождаться, когда с наследием братика все решится, а брата прикончила лахудра и последняя сволочь его девка, а она, сестра, никак не может ее описать полиции, хотя и видела собственными глазами, знает лишь, что та черная и красная, что он, Собеслав, хоть раз в жизни пригодится, без его подписи или хотя бы устного согласия нотариус документов не составит и без него семейный склеп для нее недоступен. А кроме того, дом заперт и опечатан полицией, так что нельзя даже увидеть, какое оно, имущество Миречека, а тут нашлись еще мерзавцы и свиньи собачьи, которые поносят доброе имя покойного и обвиняют его во всех смертных грехах.

Из всего услышанного Собеслав все же кое-что понял, и не знал, из-за чего больше огорчился: из-за страшной смерти брата или из-за опечатанных дверей, ведь дом был таким же его, как и брата.

— В гробу я видал их пломбы! — с гневом заявил он сестре. — Спать я могу где угодно, но в доме остались мои кассеты и негативы, они нужны мне немедленно, не могу я месяцами ждать завершения процедуры с наследством. Для того я, собственно, и прилетел сюда. У тебя есть запасные ключи?

Не без внутреннего сопротивления сестра призналась — есть.

— Мои запасные полиция забрала, а твои лежат, ну, третий комплект. Вместе с ключами от садика.

— Где лежат?

— В кухне, в ящике стола.

— Тогда дай мне пока свои. Раз ты торопишься, я туда съезжу, возьму свои, а твои, если хочешь, сразу же тебе привезу и отдам.

Несмотря на все обиды и потрясения, Габриэла рассуждала здраво.

— У Миречека пожить ты не можешь, так что остановишься у меня. А с ключами так. Возьми те запасные, там еще лежат и мои запасные, их тоже возьми. Я не знаю, когда вернусь, поэтому вот эти мои мне сразу же привези, чтобы я не ждала вся как на иголках. Стой. Тут я выхожу. Позвонишь в калитку, я сама к тебе выйду.

Конечно же, такие решения она приняла не из любви к младшему брату, стала бы она оказывать ему гостеприимство, просто сочла — так удобнее будет за ним присматривать, чтобы не исчез опять, да и не мешает знать, какие вещи заберет из дома Миречека. Ну и все формальности с наследством, тут без Собеслава, к сожалению, не обойтись, даже их фамильный склеп на кладбище Брудно без него не позволят открыть. А склеп что надо, еще прадедами возведенный, довоенный, кирпичный. На вскрытие непременно нужно и согласие Собеслава…

Собеслав пока не думал ни о наследстве, ни о фамильных усыпальницах. Его интересовали собственные дела. Чтобы спокойно действовать, отвез сестре, как она требовала, ее ключи и занялся собственными проблемами. У брата в доме он когда-то оставил не только диски, но и старые негативы, так необходимые ему сегодня, и много других фотопринадлежностей, которые сейчас на вес золота. Ну вот, скажем, ни в жизнь не повторится такое диво, природа не преподнесет ему больше такого подарка, такого расположения туч и освещенности их солнцем, которые просто не имели права оказаться как раз на той географической широте. Раз в жизни выпало ему такое счастье, как слепой курице жемчужное зерно, и он не намерен его упустить.

Смерть брата потрясла его, хотя они уже давно стали чужими друг другу. Собеслав осуждал старшего брата за его нечестный бизнес и не хотел иметь с ним ничего общего, Мирослава же раздражало нежелание младшего брата помогать ему в делах. Они почти не виделись. Половина дома принадлежала Собеславу, он в начале строительства вложил туда и свои средства, но дома бывал редко. Такая уж работа — носило его по всему белому свету. Но между Сибирью и Гибралтаром, Родезией и Гренландией у него почему-то по пути всегда оказывалась Варшава, вот откуда появилась контора брата.

С полицией он решил связаться позже, а сначала взять свое имущество. Неизвестно, когда потом еще представится такая возможность.

Собеслав въехал в знакомую тесную улочку и припарковался в самом ее конце, за четыре дома до своего. Конечно, он думал о смерти брата, полиция могла поставить у дома своего человека, не только опломбировать его, хотя из того, что наговорила Габриэла, не всему надо верить, он знал свою сестру, той и приврать ничего не стоило. Может, и не было никакого убийства? На всякий случай все же решил проникнуть в дом с черного хода, со стороны дворика, чтобы не бросаться людям в глаза.

Оставив машину в конце улицы, Собеслав по чужим газонам, легко перешагивая через низенькие живые изгороди, прошел к своему дому. Ему не пришлось считать домики, он прямо вышел куда надо, подивился, что пляжный зонтик как стоял тут с прошлого года, так и остался. Осмотрел внимательно дверь. Дверь как дверь, только вот наклеены на нее полоски бумаги с какими-то официальными надписями.

И все они были разрезаны.

Попытался вспомнить, как полиция поступает в тех случаях, когда ей надо пройти в уже опломбированный дом или квартиру, срывает она тогда полоски бумаги или нет? И как? Обычно, просто дернув дверь за ручку, или вот так, аккуратно разрезав уже наклеенные полоски, как здесь? А зачем полиции вообще входить с заднего входа? Не проще ли просто с улицы?

Собеслав достал ключи, осторожно, не брякнув, сунул ключ в скважину и нажал на ручку.

Дверь оказалась незапертой.