О результатах этого свидетельствует надпись на могильном памятнике графини Маргариты, сделанная на латыни.

Памятник установлен в монастыре Лосдуин на окраине Гааги, и вот на протяжении столетий тьма ученых тратила на нее свое время, чернила, бумагу, свинцовый набор и типографскую краску.

Надпись звучит так:

Для большей достоверности показывали две крестильные купели, в которых крестили близнецов: в одной мальчиков, в другой девочек.

Лессинг[131] сказал однажды, что он поверит в известные вещи, если увидит их собственными глазами, а в иные и при том — нет.

Парадокс Лессинга вполне подходит к надписи в Лосдуине. И нашелся-таки один французский историк, который захотел найти концы этого продолжительностью в столетия шествия дураков, а французский «Journal des Savants», имеющий давние научные традиции, в февральском номере за 1758 год поставил точку в этом вопросе. Во-первых, он выбрал из всего этого нагромождения фантазий малую толику правдивых событий. Правда, что графиня Маргарита когда-то существовала, правда, что в Великую пятницу 1276 года она родила близнецов, мальчика окрестили именем Ян, девочку Елизаветой.

Повторяю: в Великую пятницу!

В этом ключ тайны.

По тогдашнему календарю год начинался не 1 января, а 25 марта, а в 1276 году Великая пятница приходилась на 26 марта.

Таким образом, родила столько детей, сколько дней было в текущем году.

То есть двоих!

Кто-то на сей раз употребил свое остроумие, и стала шутка сия переходить из уст в усга, получив распространение. Со временем привкус шутки улетучился, а то, что составляло соль анекдота, стало восприниматься серьезно; чтобы сделать эту историю еще интереснее, приплели историю с нищенкой, из чего заодно извлекалось и нравственное поучение.

Ну а надпись?

Ну уж это совсем нереально, чтобы в феодальном обществе именем верховных правителей прикрывали такую несообразность.

Ответ простой.

Надпись имеет более позднее происхождение.

Гораздо более позднее, возможно по прошествии нескольких столетий, ее высекли на камне по приказу какого-нибудь простодушного, но благочестивого попа, чтобы освежить и придать форму смутно мерцающей в тумане прошлого молве.

Вот так и складываются легенды, так человеческое простодушие и доверчивость балансируют на грани глупости.

Насчитывающая многие тысячелетия наивная вера в чудеса не удовлетворилась появлением на свет трехсот шестидесяти пяти близнецов, она продолжала кормить жадную до чудес фантазию слухами о рождении разных чудовищных уродов.

Одного ребенка со слоновьей головой, вернее родившую его мать по имени Алциппа, обессмертил так часто упоминаемый нами Плиний. О другом случае ошибки природы повествует немец Эберхард Хаппель[132].

С непоколебимой серьезностью он сообщает, что в 1651 году в моравском Вайскирхепе одна женщина выкннула доселе не виданных близнецов: одного мертворожденного младенца и одного живого слоника.

Младенец умер от того, что его брат-близнец, слоник, еще во чреве матери напал на него и наполовину сожрал. Этот удивительный случай делает еще более невероятным тот факт, что слон так изменил своему природному вкусу в питании.

Попадался мне в литературе и прямо противоположный случай мальчику со слоновьей головой — девочка с телом льва. Ее родила одна благородная женщина — как сказано в хронике, mulier nobilis. И то дело, если уж благородная дама рожает монстров, так уж пусть вынашивает под сердцем короля зверей. Вот о простой женщине, которая обогатила литературу о монстрах ребенком с человечьей головой и собачьим телом, так и писали — просто mulier. Женщина, и все. Она могла быть и горожанкой, и из крестьян; главное, ей положено было довольствоваться домашним животным рангом пониже.

Особую группу монстров можно набрать из животных, скрещенных с человеком, или, если угодно, из людей, скрещенных с животными. Рожающую маленьких сфинксов благородную даму никак невозможно заподозрить в любовной связи со львом, а вот животных пониже рангом часто ославляли связью с мужчинами, да и с женщинами тоже.

Уже Моисей был вынужден воззвать к человеческому чувству своих соотечественников, которых страсти заводили не туда: «И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить семя и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним; это гнусно» (Левит, 18:23).

В Египте такое не считалось грехом. Более того, порой почиталось даже добродетелью, как бы странно это ни звучало. Известно также, что древнегреческий Пан был покровителем пастухов и пастбищ, этого пастушеского бога изображали с козлиными ногами, рогами, бородой и телом, покрытым шерстью. В Египте его отождествили с собственным богом Менесом и повысили в ранге до главного божества. Все козлы посвящались этому богу, в храмах они пользовались таким же почетом, как и бык Апис. Если священный козел издыхал, по нему справляли траур, потом, проведя соответствующие ритуалы, заводили нового.

Конечно, все это не что иное, как простодушный страх перед божеством, обычай древнего благочестия. Однако же в городе, который носит имя самого божества, — в городе Мендес это странное благочестие обрело еще более странно-утрированную форму. Поскольку Пан-Мендес был также древним богом мужской силы плодородия, это его свойство бесплодные женщины перенесли на его живое олицетворение — священного козла. Страбон, Плутарх и Климент Александрийский[133] согласно пишут о молитвенном обычае бесплодных женщин, согласно которому они время от времени закрывались со священным козлом.

Хотя сам он, — остроумно замечает Плутарх, — самой прекрасной из мендесских женщин предпочел бы самую обыкновенную козу. Геродот не только подтверждает существование этого необычного культа, он пишет, что в его время произошел случай и похлеще: в Мендесе одна дама свое почтение к козлу выразила публично (История 1, 46).

Зоофилия не такое уж и безобидное развлечение, — полагали древние. Она может иметь свои плоды: наполовину людей, наполовину животных.

В греческой мифологии большим авторитетом пользовался гиппокентавр — конь с человеческой головой или человек с торсом коня. О кентавре по имени Хирон известно, что он был воспитателем Ахилла, это был мудрый человек и конь великого знания.

Позднее порожденное легендой было признано живой реальностью. Флегон[134] пишет, что во время правления императора Клавдия в Аравии был пойман живой кентавр, его отослали императору. В пути, однако, он издох, тогда его труп погрузили в мед и так повезли дальше, в Рим, где в императорском дворце выставили на всеобщее обозрение. (Ловкая, надо полагать, была подделка!)

Живого кентавра встречаем и у Плутарха в его сочинении о пиршестве семи греческих мудрецов. Дело было так. Периандр созвал на пир своих сотоварищей. Прежде чем общество село за стол, вбежал слуга и доложил: вот-де чудо из чудес, на конюшне родился кентаврик. Пошли посмотреть. Хозяин поспешил на конюшню, за ним увязались еще два мудреца, Диокл и Фалес. Их встретил совсем молоденький конюх. Показал новорожденного: в самом деле, эго был совершенный маленький кентаврик, даже хныкал, как обыкновенный человеческий младенец. Диокл был того мнения, что это дурное предзнаменование, надо принести жертву разгневанной Афродите. Фалес же на вопрос хозяина только пожал плечами: «Делан, как советует Диокл. Я бы посоветовал поставить конюхом женатого человека».