Из Лондона Калиостро обращается к французскому народу с манифестом. Любимец аристократии в этом документе, смело сделав резкий поворот, предстает ярым защитником прав народа. В нем содержится также одно интересное пророчество, которое-таки сбылось. Он предсказал, что Бастилию разрушат, а на ее месте сделают место для прогулок.

Читающие о яркой, словно полет кометы, карьере Калиостро, могут представлять себе его так: высокий, статный молодец, красавец-мужчина, своей широкой образованностью, искрометным остроумием завоевывал сердца мужчин и сводил с ума женщин своей внешностью.

Ничего подобного.

Голова у него была красивая, это правда. Это подтверждается и бюстом работы Гудона. А вот медная гравюра Ходовецкого запечатлела низкорослого, с брюшком мужчину отнюдь не замечательной внешности. Наиболее подробно его внешность описал страсбургский корреспондент журнала «Berlinische Monatsschrit» в декабрьском номере журнала за 1784 год.

По его описанию этот чудо-человек был низенького роста, толст, очень широкоплеч и очень широкогруд; волосы черные, брови густые и сильно изогнутые. Огненный взор черных глаз постоянно сверкал по сторонам. Нос широк, толстые губы полуоткрыты, крепкий, круглый подбородок выдается вперед. Руки-ноги малы и изящны, лицо смуглое, голос звучный и звонкий.

О его манере говорить свидетельствует чрезвычайно интересное описание в октябрьском номере того же журнала за 1790 год. Его прислал некий дворянин по имени Фербер. Он познакомился с Калиостро в прекрасные деньки его пребывания в Митаве и имел возможность понаблюдать за ним.

Яркое солнце его карьеры клонилось к закату. Там и сям научились разгадывать иероглифы египетских ритуалов и прочитали по ним о вульгарнейшем обмане. Личность бывшего узника Бастилии более не была свята и непорочна. Армия учеников враз оскудела; некоторые из разочаровавшихся приверженцев перешли в атаку. Такой «отщепенкой» стала и баронесса Рекке — когда-то, во времена проповедей в Митаве, самоотверженная почитательница и покровительница Магистра. Она горько сожалела, что когда-то в состоянии нервного возбуждения поддалась мистификации. Чтобы исправить собственную ошибку и охранить других от подобного заблуждения, она написала книгу, в которой разобрала по косточкам плутовскую систему «посланца пророка Илии»[19].

Ее примеру последовали и другие; разоблачительные статьи множились, и страсти вокруг имени Калиостро стали понемногу остывать.

Следовало подумать о другой сфере. И Магистр подумал о Риме, там не было даже филиала материнской ложи Лиона. Да и Лоренца все чаще стала ныть: ей хотелось навестить родных. И подались они в Вечный город.

Большего дурака свалять он не мог. В папской столице, на глазах у католического клира, он хотел дурачить людей египетскими фокусами-покусами.

Инквизиция обвинила его в ереси, и 27 ноября 1789 года он был арестован и посажен в крепость Ангелов.

На суде все события мошеннической жизни Джузеппе Бальзамо прошли перед судьями. Он не отрицал, только в эпизоде с голубями стоял на своем: не было в этом никакого обмана. Приговор был строгий — смерть. Потом папа Пий VI помиловал его, заменив казнь пожизненным заключением.

Лоренцу тоже пожизненно заключили в монастырь. Больше о ней ничего не известно.

Последней была весть, просочившаяся из-за стен крепости Ангелов, что ее узник хотел было задушить своего исповедника и в его одежде бежать. Однако это оказалось выдумкой.

Позднее его перевели в крепость Сан Леоне возле Урбино, там 26 августа 1795 года он и скончался.

Три великих авантюриста было в XVIII веке: Казанова, граф Сен-Жермен и Калиостро. Из всех троих этот был самого низкого пошиба, но у него был самый большой успех.

Граф Сен-Жермен

Граф Сен-Жермен[20] не был шарлатаном. Он никого не обманывал, никому не причинял вреда. Среди авантюристов XVIII века он занимает особое место, потому что его фигура окутана сразу двумя тайнами: тайной его происхождения — она так навеки и осталась сокрытой туманом, тайной также остался источник его богатства.

Графские титулы проходимцев в то время не воспринимались серьезно. Когда Казанову в полиции попробовали спросить, по какому праву он носит звание «рыцарь Seingalt» — «записного рыцаря», он вполне нахально ответил: «По праву неграмотности». О юных годах нашего героя вообще ничего неизвестно. Одно верно: он получил превосходное воспитание. Помимо обаятельных, элегантных манер, его познания и образованность сделали его любимцем при великокняжеских дворах Европы, особенно в Париже. Он говорил на немецком, французском, английском, русском и итальянском языках; мастерски играл на скрипке; был сведущ, естественно, в алхимии и прочих сокровенных науках, что в те времена служило своеобразным пропуском в аристократические салоны.

Пописывающие члены парижского высшего света, мужчины и женщины, стремились свести знакомство с таким интересным человеком; по материалам их мемуаров и переписки удалось собрать факты парижской жизни знаменитого авантюриста.

Он объявился здесь в 1757 году, его покровитель, французский маршал Бель-Иль, привез его сюда из Вены и ввел в придворные круги. О предшествующих годах его жизни французским биографам не известно ничего, напротив, англичанин Эндрю Лэнг в своем исследовании приводит письмо Горацио Уолпола[21], датированное 9 декабря 1745 года[22].

В письме говорится, что в Лондоне был арестован по подозрению в шпионаже старик по имени граф Сен-Жермен. Он признался, что это не настоящее его имя, но дать какие-либо другие объяснения касательно своего происхождения отказался. «Поговаривают, — продолжает Уолпол, — что он то ли итальянец, то ли испанец; говорят также, что он женился в Мексике на богачке, только жена вместе со своими сокровищами сбежала в Константинополь. Он красиво поет и чудесно играет на скрипке. Принц Уэльский тоже интересовался им. Поскольку никаких доказательств против него найдено не было, его отпустили».

Вот оно, зерно легенды о бессмертии Сен-Жермена. Стариком его арестовывают в Лондоне, а в Париж он приезжает мужчиной в расцвете сил. Если даже предположить, в противовес этим загадочным фактам, что таинственный человек в Лондоне не идентичен герою парижских салонов, здесь, в Париже, прозвучали удивительные заявления: старая графиня Жержи поклялась, что видела его в Венеции пятьдесят лет тому назад, и он был точно такой же, как теперь. Точно таким же видел его и композитор Рамо в 1710 году.

Тот, кто считал все это праздными кривотолками, начинал сильно колебаться в своем убеждении, если ему удавалось поговорить с самим графом Сен-Жерменом. Он досконально знал французскую историю, до самых мелких подробностей, о которых говорил так живо, словно сам был непосредственным свидетелем этих событий. О нем пошли слухи, что он владеет каким-то секретным эликсиром, с помощью которого может вновь и вновь возвращать себе молодость.