На этот раз выбор пал на Милан. В женихи присмотрели Джованни Сфорца, сына герцога Песаро, одного из представителей могущественного семейства Сфорца. Правда, он тоже был зачат не в брачной постели, но в те времена это не имело никакого значения; при малых дворах Италии кишмя кишело законнорожденных и побочных ребятишек, и особой разницы между ними не делалось.
Год 1493, 12 июня. Пышная свадьба Лукреции и Джованни Сфорца в Ватикане. Невесте 13 лет, жениху 26. Большое торжество. Ну как же, замуж выходит дочь самого папы римского! Стефано Инфессура, секретарь римского сената, в своем ценнейшем дневнике, дошедшем до нас{На самом деле она была только помолвлена. — Прим. ред.}, описывает подробности этих празднеств. После церемонии бракосочетания большой прием в Ватикане, там присутствовали все главные официальные лица и, между прочим, сто пятьдесят знатных дам. Рыцарственный папа велел наполнить сто пятьдесят серебряных чашечек конфетками и высыпать их дамам за корсаж. Получили ли они в подарок и чашечки — того Инфессура не сообщает, но добавляет: «И это во славу всемогущего Господа и Римской Церкви!»
Вечером свадебный пир в Ватикане. Председательствовал папа, за столом кардиналы и знать, общество украшали прекрасные юные дамы. Среди них была и Теодорина, одна из семи незаконнорожденных детей папы Инокентия VIII, а также известная своей красотой Джулия Фарнезе, тогдашняя любовница папы. После пиршества общество развлекали пьесой непристойного содержания.
Все это рассказывает Инфессура, не я.
Словом, весело текла жизнь в Ватикане среди прекрасных женщин, в то же время пресловутой буллой папы Инокентия VIII тысячами посылали на костер гнусных ведьм, водившихся с дьяволом.
Семнадцатый год шел Лукреции, когда в Ватикане опять подули иные ветры. Колесо политики опять провернулось, союз с семьей Сфорца больше был не нужен, Джованни стал лишним, надо было от него избавиться. На этот раз желательным представлялся союз с родней неаполитанского короля.
Джованни, однако, заупрямился и не захотел разводиться. Тогда папа созвал специальную комиссию, которая, обсудив дело, заявила, что этот брак надо считать недействительным.
Основание: брак физически не был осуществлен.
Лукреция, услышав о таком решении, громко смеялась. С нею вместе хохотала вся Италия, исключая, разумеется, мужа, оскорбленного в своей мужской чести. Первым делом, возмущенный, он помчался в Милан за помощью к своему родичу, герцогу Лодовико Моро. От него, однако, он получил лишь очень странный совет — привести доказательства своих мужских способностей перед комиссией из папских посланцев и доверенных лиц. Конечно, это не представлялось выполнимым, а от иной помощи миланская родня воздержалась. И тут случилось неожиданное: изгнанный и затравленный муж сломался и почел за благо дать письменное подтверждение, что супружеских отношений между ним и его женой не было.
Что касается Лукреции, то неизвестно, как уж там ее уговорили в Риме, но под конец она тоже уступила, — и что правда, то правда, — поклялась в том, что в браке она осталась нетронутой.
Теперь бракоразводный процесс пошел совсем гладко. 20 декабря 1497 года брак был объявлен недействительным. Но что более всего задело Сфорцу, так это небольшое дополнение в приговоре: ему придется вернуть 31 000 дукатов приданого.
Лютой ненавистью горел он против всей семьи Борджиа, включая Лукрецию, которой не смог простить клятвенных показаний. Свою жажду мести он утолил довольно низким образом: это он первым распустил слух, что Лукреция жила в кровосмесительной связи с отцом и братом.
Об этом скажем пока только то, что сведения, исходящие от отвергнутого мужа, нельзя принимать в качестве доказательства. Не заслуживает доверия человек, который сам сделал ложное признание и который вряд ли смог внятно ответить на вопрос, зачем же он годами терпел возле себя жену, отягощенную таким тяжким грехом?
Новый жених, Альфонсо Арагонский, был племянником неаполитанского короля. Тоже дитя внебрачной постели. Брак был заключен 21 июля 1498 года. Дон Альфонсо в свои 17 лет был хорош собой, и, по всему видать, они удачно подошли друг другу, потому что 1 ноября 1499 года у них родился сын. В честь деда его назвали Родриго.
Наступил год 1500, юбилейный (святой) год. Тысячи тысяч паломников заполонили Рим, чтобы по такому редкому случаю получить отпущение грехов от самого папы.
Именно на эту святую годовщину падает одно из гнуснейших деяний Цезаря Борджиа.
С Доном Альфонсо вышло так же, как и с его предшественником Джованни Сфорца. Политика Борджиа переменилась, теперь он искал союза с французами и резко отвернулся от неаполитанского двора. Теперь супруг Лукреции был костью у него в горле, и он захотел избавиться от него. Развод, однако, был уже невозможен, потому что от их брака имелся ребенок.
Цезарь Борджиа не привык выбирать в средствах.
15 июля в 11 часов ночи Дон Альфонсо отправился из своего дворца в Ватикан за Лукрецией, которая находилась там в гостях. Только он ступил на лестницу, как на него напали бандиты в масках, нанесли ему несколько ударов ножами и исчезли. Из последних сил поднялся он в папские покои и там рухнул.
Его тут же уложили в другой комнате, где он пришел в себя. Раны не были смертельными, только очень медленно заживали. Лукреция ухаживала за ним день и ночь, сестра Дона Альфонсо, Санчия, помогала ей. Они даже озаботились тем, чтобы кормить его только собственноручно приготовленной едой, — уж они-то знали, зачем.
В Риме открыто говорили, что убийцы были наняты Цезарем. Но, что самое поразительное, он не очень-то отрицал. Однажды, навещая больного, на прощание он сказал:
— Что не произошло днем, может случиться вечером{Слова его зафиксировали именно так, хотя это не сходится с фактом ночного покушения.}.
И оно случилось.
Болезнь Дона Альфонсо затянулась, хотя речь уже шла о том, что он полностью поправится. Но это не входило в планы Цезаря. И он решился. 18 августа около 9 часов вечера он опять явился по-родственному проведать больного. Лукреция и Санчия сидели у его постели, их он коротко выпроводил из комнаты. Затем позвал капитана по имени Микелотто, который голыми руками задушил несчастного.
Случилось это именно в священную годовщину, во дворце самого главы церкви. А сам-то он знал ли об этом? Мнение Грегоровиуса таково: «У нас нет никаких причин отвергать подозрение, что это убийство спланировал сам пана, по крайней мере способствовал ему».
Мертвое тело в глубокой тайне перенесли в соседнюю церковь св. Петра и там похоронили.
Мы можем только догадываться, что происходило в душе Лукреции. Наверное, она все же любила своего молодого мужа, — возможно, осыпала жалобами своего ужасного брата либо покрывающего брата отца, сообщника ужасного деяния, — нам известно только, что эти двое сочли за лучшее отослать ее на какое-то время из Рима. Поэтому 30 августа в сопровождении шестисот всадников ее отправили в принадлежавшее ей герцогство, в Непи.
А в Риме отец и сын решали, как получше и подороже на этот раз пристроить свою семейную драгоценность. Еще при жизни ее предыдущего мужа они заглядывались в сторону Феррары. Это было благополучное, хорошо устроенное и хорошо управляемое малое государство, герцог Эрколе I держал хорошо вооруженную (даже артиллерией) постоянную армию. После долгих переговоров наконец удалось уладить все финансовые нюансы сделки и брак с сыном Эрколе, престолонаследником Альфонсо д’Эсте, стал делом решенным.
1 сентября 1501 года в Ферраре был подписан брачный договор. Папа Александр тут же осчастливил жителей Рима этой радостной вестью; Ватикан плавал в море света, в крепости Ангелов загремели пушки. Удивительно, что и церкви не украсили праздничной иллюминацией.
Приданое соответствовало папскому сану: 300 000 дукатов в звонкой монете, нарядов невесты еще на 100 000 дукатов. Один доклад по дипломатической линии (поверенного герцога Мантуанского) содержит отчет об отдельных туалетах. Был среди них вышитый драгоценностями костюм стоимостью в 15 000 дукатов, 200 рубашек, у которых только одни кружевные рукава обходились в 30–40 дукатов, а некоторые из рубашек выходили и по 100 дукатов. Другой дипломат оценил пресловутый костюм в 20 000 дукатов, а невестин головной убор в 10 000 дукатов.