Утром 21 сентября 1898 г. Гуансюй спал крепким сном, не подозревая, что над его головой сгустились грозные тучи и, конечно, не предполагая о предательстве Юань Шикая. Его преданный евнух, заметив сигнал о прибытии Цыси, поспешил в спальню императора, разбудил его и предупредил о приближении паланкина вдовствующей императрицы.

Интуитивно почувствовав недоброе, Гуансюй быстро встал и оделся. Первая мысль, пронзившая его мозг, была — предупредить Кап Ювэя о грозящей опасности. Он передал евнуху написанную второпях записку для Кан Ювэя, в которой говорилось: «Мое сердце охвачено великой печалью, и это невозможно выразить на бумаге. Вы должны немедленно отбыть за границу и изыскать средства для моего спасения».

Всего лишь за несколько часов до предполагаемого ареста Кан Ювэй был предупрежден и бежал в Тяньцзинь, где его встретил японский консул, под защитой которого он прибыл в Дагу, а оттуда на английском пароходе — в Шанхай.

Едва пароход с Кан Ювэем прибыл в Шанхай, как представители маньчжурских властей явились на его палубу с требованием выдать Кан Ювэя, но встретили энергичный отказ со стороны капитана, который заявил, что Кан Ювэя на пароходе нет (в то время как он был спрятан в трюме).

Представители маньчжурских властей возвратились в город ни с чем. А вслед за ними на берег сошел Кан Ювэй и отдался под защиту английского консула. Затем он направился в Японию, а оттуда — в Гонконг.

Когда императорский кортеж въехал в Запретный город, Гуансюй, как обычно в этих случаях, встретил Цыси челобитьем. И хотя во время «реформы ста дней» император при издании своих указов проявлял решимость и мужество, он всегда терялся при встрече со вдовствующей императрицей: он лишался нормальной речи, а его тело дрожало, словно от лихорадки.

Цыси внушала себе, что Гуансюй замышлял не только взять ее под стражу, но и физически уничтожить. А это считалось матереубийством, самым страшным преступлением в империи.

Видя, как дрожащий Гуансюй совершил перед ней челобитье, вдовствующая императрица приказала ему встать. Они вошли в просторный темный зал, освещенный мерцающими свечами и цветными фонарями. И здесь она учинила допрос своему племяннику:

— Знаешь ли ты, какое наказание предусматривает принятый Императорским советом закон в отношении того, кто поднимает руку на мать?

Гуансюй молчал и только кивнул головой в знак того, что это ему известно.

Гнев Цыси постепенно нарастал, и она, как драматическая актриса, бросила в опущенное лицо племянника гневные и колкие слова, которые, естественно, доподлинно воспроизвести невозможно. По некоторым источникам, эти слова звучали так:

— Я относилась к тебе как к сыну. Ты заменил мне покойного моего сына. Как же ты вознаградил меня за это! Я сохраню тебе жизнь, хотя ты домогался моей. Какой ты неблагодарный! Ты не способен управлять троном. Ты попал в западню, расставленную этим кантонцем Кан Ювэем, который пытался изгнать маньчжуров и узурпировать трон. Все, что ты делал, могло привести к падению великой династии Цин!

— Знаешь ли ты, какое наказание ждет тебя, — повторяла несколько раз Цыси, — за то, что поднял руку на ту, которая считалась твоей матерью на троне?

Гуансюй не пытался оправдываться или защищать себя. Он лишь сказал:

— Накажите меня по закону. Я заслужил это. Я не гожусь управлять страной.

Цыси, окинув Гуансюя презрительным взглядом, процедила сквозь зубы:

— Составь указ об отречении от трона и о передаче мне власти.

Евнухи тут же принесли кисточку, тушь и бумагу. Гуансюй, все еще дрожа от страха, сел за маленький стол и написал под диктовку Цыси указ следующего содержания: «Наша империя в настоящее время переживает огромные трудности и для их преодоления необходимо умелое руководство. Мы денно и нощно трудились над разрешением многочисленных дел, по, несмотря на вес паши старания, мы находимся в постоянном беспокойстве, сталкиваясь с таким множеством самых разнообразных вопросов, что мы по в силах их разрешить.

Сейчас мы почтительно вспоминаем о том, что после правления покойного императора Тунчжи Ее величество Вдовствующая императрица дважды управляла государством в качестве регентши и за это время, руководя всеми делами, проявила свои совершенные качества».

Далее в указе говорилось: «Сознавая огромную ответственность, которую мы несем перед нашими царственными предками, мы несколько раз почтительно умоляли Ее величество дать всемилостивейшее согласие помогать нам своими мудрыми советами в деле управления государством. К великому счастью всех чиновников и народа Империи, Ее величество снизошла к нашим мольбам, и с сегодняшнего дня Ее величество будет решать все государственные дела».

Так было «узаконено» регентство Цыси над молодым императором Гуансюем. Для лишения даже формальной власти у него отобрали императорскую печать. Все распоряжения императора по поводу реформ были аннулированы, вновь были восстановлены официальные государственные экзамены с применением стиля багу.

21 сентября 1898 г. в сопровождении четырех евнухов во главе с главным евнухом Ли Ляньином императора Гуансюя доставили в небольшой дворец Иньтай, расположенный на крохотном острове посреди озера Наньхай, внутри Запретного города. Все евнухи, обслуживавшие Гуансюя, были заменены, 14 из них по приказу Цыси были казнены.

Жилище пленника состояло из четырех небольших сырых комнат, обставленных словно хижина бедняка: дешевое постельное белье, бамбуковые занавески, превращенные в лохмотья; продырявленная бумага на окнах, заменявшая стекла. Его пища мало чем отличалась от пищи простолюдина. Четыре евнуха, охранявшие Гуансюя, относились к нему с нарочитой грубостью. Они брали пример с их повелительницы.

Дворец Иньтай, где томился Гуансюй, соединялся с другими дворцами лишь единственным подъемным мостом. Император-узник практически мог общаться только с евнухами, назначенными для наблюдения за ним. Даже его жена Лун Юй редко могла навещать его. Иногда к нему приходила Цыси, делая вид, что пытается воодушевить его.

«Можно себе представить, — писал современник этих событий, — что перечувствовал несчастный император в своем заточении в одиноком помещении среди озера, в могильной тишине дворца. Как прежде — один со своими горькими думами, несбывшимися надеждами, с погубленным делом, над которым все они так горячо, так беззаветно работали. Где его друзья, где этот удивительный человек Кай Ювэй, который своими пламенными речами пробудил дремавшую его душу и заставил ее затрепетать в неудержимом порыве к свету и добру? Жив ли он, удалось ли ему спастись. Вот те мысли, которыми терзался Гуансюй в своем одиночестве».

Сразу яке после разгрома реформаторского движения вдовствующая императрица Цыси предложила большое вознаграждение за живого или мертвого Кан Ювэя. Иностранные дипломаты помогли главным руководителям движения за реформы бежать за границу. Игнорируя указ от 15 февраля 1900 г. об аресте Кан Ювэя и Лян Цичао, державы не выдали их маньчжурскому правительству. Цыси была в бешенстве.

— Врагу следует отомстить, — сказала она своим приближенным и, схватив нефритовый чайник, разбила его вдребезги со словами: «Вот так!».

Когда ей не удалось расправиться с руководителями реформаторского движения, она приказала схватить Кан Гуанжэня (младшего брата Кан Ювэя), Тань Сыту на и еще четырех единомышленников и обезглавить их.

Реформистскому движению был нанесен серьезный удар со стороны консерваторов, а его организаторы либо спаслись бегством, либо были казнены. Сам Гуансюй стал жертвой предательства Юань Шикая и до последних дней своей жизни лелеял надежду отомстить ему за вероломство. Он как-то нарисовал огромного дракона — символ его императорской власти, — а затем в ярости разорвал рисунок на куски. В другой раз нарисовал черепаху — символ гнусного пресмыкающегося, — наклеил на стену и стал стрелять в нее из лука. Затем разрезал ножницами рисунок на мелкие бумажки и бросил их в воздух, тихо произнося в это время имя своего предателя: «Юань Шикай, Юань Шикай».