Императорский кортеж, направлявшийся в Храм неба во время зимнего солнцестояния, был наиболее пышным. В зимний вечер, когда темнота покрывала столицу Китая, тысячи огромных разноцветных фонарей освещали путь церемониальной процессии. Каждый паланкин, каждый человек, каждое животное имели неповторимые украшения. Сотни флагов различных размеров, форм и цветов украшали императорский кортеж, который состоял из шести групп, отделенных друг от друга разноцветными фонарями — их несли разодетые евнухи.

В первой группе находились четыре больших слона, покрытых яркими попонами, за ними шли еще пять слонов в богатой упряжи и с огромными сиденьями, на которых находились «вазы сокровищ». За слонами следовали чиновники, некоторые из них ехали верхом на лошадях, другие — на паланкинах, третьи — на двухколесной повозке, запряженной слоном. Затем шествовали музыканты, игравшие на различных инструментах (барабаны, флейты, лютни, гонги, цимбалы, колокольчики).

Вторая группа состояла из: евнухов, которые несли ритуальные сосуды, знамена и флаги. Их сопровождали военные и гражданские чиновники и религиозные деятели. В третьей группе несли знамена и балдахины. В четвертой группе несли веера — маленькие, большие, различных размеров и форм. В пятой группе находились лошади, нагруженные домашним скарбом, необходимым для императора и его спутников.

Шестая группа была самой красочной из всех: в нее входили красивые паланкины членов императорской фамилии и высших сановников. Их сопровождали стражники, но не с оружием в руках, а с фимиамом, чтобы с его помощью отгонять злых духов. В центре этой группы находился императорский паланкин. Накрытый золотой парчой паланкин несли 36 носильщиков — он напоминал миниатюрный дворец. Его сопровождали стражники, вооруженные луками, стрелами, копьями и другим древним оружием.

Прибыв к воротам Чжаохэн, Тунчжи сходил с паланкина и направлялся в Храм неба. Первая его обязанность состояла в том, чтобы воскурить фимиам и совершить челобитье перед табличками духов покойных императоров маньчжурской династии. Затем он шел во Дворец воздержания, где в третий день поста находился 24 часа. Здесь император предавался самосозерцанию и очищению своих мыслей и желаний, вспоминал все важнейшие события, которые произошли во время его царствования, а также допущенные им ошибки. Все это он записывал на специальной бумаге, а затем ее публично сжигал: клубящийся дым достигал неба.

Тунчжи по установившейся традиции громко произносил: «Я один буду отвечать перед небом за любую вину моего народа. Я приму на себя любую его вину».

В то время когда император Тунчжи пребывал 24 часа во Дворце воздержания, чиновники Палаты церемоний занимались соответствующими приготовлениями в алтаре Храма неба. В самом центре алтаря они устанавливали большой шатер для обращения к верховному божеству неба — Шан-ди. Сделанный из шелка шатер имел круглую форму и был задрапирован голубым атласом. В нем помещали императорский трон, обращенный в южную сторону. Перед троном находились жертвенные предметы — послание императора к Шан-ди, фрукты, вино, нефрит, свитки шелка, туша молодого бычка.

По сторонам главного шатра были разбиты пять шатров голубого цвета. В каждом из них сооружали трон, раскладывали жертвоприношения и таблички духов покойных императоров.

На двух нижних террасах алтаря Храма неба также разбивали шесть дополнительных квадратной формы шатров голубого цвета. В них размещали таблички духов солнца, луны, звезд, грома, дождя, ветра и туч, а также различные жертвы этим божествам.

Под нижней террасой алтаря Храма неба выстраивались две группы мальчиков — музыканты и танцоры. Они были одеты в древние одеяния и имели при себе древние музыкальные инструменты и оружие — щиты и алебарды.

Утром на третий день поста император покидал Дворец воздержания и в паланкине направлялся к алтарю Храма неба. Его сопровождали высшие чиновники и 132 стражника из императорской охраны. В это время на барабановой башне раздавались громкие звуки барабана и колокола — на колокольной башне, всего 49 ударов. Так жители Пекина оповещались о прибытии императора на алтарь Храма неба.

Тунчжи обходил шатры и припосил жертвы различным духам. Он наливал вино в золотой кубок и совершал возлияние в память Духов усопших императоров; верховному божеству неба — Шан-ди зачитывал послание, которое здесь же сжигали на огне великого жертвоприношения. Танцы и музыка исполнялись все время, пока совершалась церемония, и прекращались только тогда, когда император отбывал в Запретный город.

Тунчжи испытывал моральное удовлетворение от совершаемых им традиционных обрядов: и хотя Цыси фактически правила государством, но именно он, а не она имел право от имени всех подданных обращаться с молитвами к небу и совершать ему жертвоприношения. Это означало, что никто, кроме него, не мог быть Сыном неба.

Воодушевленный мужеством и решительностью своей жены, император предпринимал отчаянные попытки избавиться от контроля матери: отказывался давать на ее рассмотрение государственные бумаги, хотя она требовала их непосредственной передачи ей.

Иностранные дипломаты в Пекине длительное время не удостаивались аудиенции у маньчжурских императоров. В 1861 г. император Сяньфэн находился в изгнании в Жэхэ, где его мучил тяжелый недуг, и ни о какой аудиенции не могло быть и речи. Наследник Тунчжи был малолетним, и под этим предлогом иностранцам не разрешалось с ним встречаться. И вот 5 марта 1873 г. в Палату по иностранным делам поступило коллективное послание от иностранных послов, аккредитованных в Пекине, с просьбой устроить аудиенцию у нового императора.

Великий князь Гун сообщил дипломатическому корпусу, что император, внимая просьбам иностранных дипломатов, дал великодушное согласие на аудиенцию.

29 июня 1873 г. послы Японии, Великобритании, Франции, России, США и Нидерландов отправились в Запретный город. Их принял великий князь Гун и угостил чаем. После чаепития они прошли в Павильон цвета фиалки, где на троне восседал император Тунчжи. От дипломатов не требовали совершать челобитье: они в знак приветствия склоняли свои головы.

Аудиенция продолжалась всего полчаса. Император сказал что-то невнятное на маньчжурском языке стоявшему на коленях великому князю Гуну, последний с маньчжурского перевел на китайский.

Смысл сказанного императором был настолько пространным, что никто не мог точно определить его содержания.

«Пекинский вестник» по этому поводу опубликовал короткую информацию: «Хотя иностранные послы не совершали челобитья, тем не менее они испытывали дрожь во всем теле и страх перед образом императора, от которого исходила божественная добродетель».

Систематическое посещение публичных домов не прошло бесследно для Тунчжи: он серьезно заболел. Цыси пригласила для его лечения известных врачей, но состояние больного не улучшалось. Тогда она собрала Верховный императорский совет, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Совет предложил возобновить сорегентетво Цыси и Цыань до выздоровления императора. Это соответствовало замыслам Цыси. От имени больного императора она обнародовала указ, в котором говорилось: «Мы счастливы, что во время пашей болезни оспой императрица Цыань и императрица Цыси после долгих уговоров согласились взять на себя ответственность за ведение государственных дел вплоть до нашего выздоровления. За такую их чрезмерную доброту и заботу о моей персоне мы глубоко признательны и поэтому даруем им свои почести и выражаем свою благодарность».

И если Тунчжи не вызывал особого беспокойства у Цыси, то его жена Алутэ стала причиной острых раздоров. Отношения между этими женщинами становились все более сложными. Цыси признавала красоту Алутэ. Впоследствии она говорила: «Мы допустили ошибку в выборе жены для императора. Она действительно была красивой, но ненавидела нас».