Я своих царств не отдам,
не продам никому, ни за что.
Пусть в них гуляет и дышит,
и верит, и любит хоть кто.
16
Элеонора погрустила девять дней и по Рублёвке
шустрить пустилась, как и встарь, по кутюрье,
где в некрасивых платьях и в белье
тусуются крутые шалашовки,
кто лишь одним своим существованьем
несёт России разоренье и несчастье.
У каждой муж от недр Страны владеет частью.
Не ясно только -- за какие же деянья.
Массаж и гольф, дантист, спортзал и шейпинг,
и макияж, и пирсинг, и любовник, и тату.
Ребёнок брошен. В памперсах вонючих он орёт и терпит.
Находят няню, что наводит тишину и чистоту.
"А лучшей няни, чем подружка Штамм,
не сыщешь. Пятьдесят рекомендаций.
Пять языков. Педагогических новаций
не счесть. Я сам другой ребёнка не отдам.
Берёт всего сто долларов за час".
Вот так рекомендатели обманывают вас.
17
Сергей Иваныч Лубецкой подольше жить нам приказали.
И все разъехались печально, свершив положенный обряд.
По лицам трудно догадаться, кто был действительно не рад
его невольному уходу, а кто сочувствует едва ли.
Пришли такие времена, что показалось -- жить достойно
всем обществом имеем мы давно заслуженное право.
Но людям с сердцем и душой среди грызущейся оравы
вдруг стало стыдно. Всё идут внутри народа -- войны,
войны...
Скорбящие, похоронив, разъехались, поразлетелись,
лишь передвинувшись в Пространстве, но Времена не изменив.
И какофония Страны опять заполнила недели.
Но нужно жить и слышать Мир, как сочетание Симфоний,
и видеть свет и красоту, храня достоинство и честь,
и быть наполненным судьбой среди общественных агоний,
и принимать свои труды и муки, как Благую Весть.
Желающему Мир постичь могу сказать -- "В себя смотри.
Вещей божественная суть всегда находится внутри".
18, 19, 20, 21, 22
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
23. Баллада о без вести пропавшем
"Меня нашли в четверг на минном поле.
В глазах разбилось небо, как стекло,
и всё, чему меня учили в школе,
в соседнюю воронку утекло.
Друзья мои по роте и по взводу
ушли назад, оставив рубежи,
и похоронная команда на подводу
меня забыла в среду положить.
И я лежал и пушек не пугался,
напуганный до смерти всей войной,
и подошёл ко мне какой-то Гансик
и наклонился тихо надо мной.
И обомлел недавний гитлерюгенд,
узнав в моем лице своё лицо,
и удивлённо плакал он, напуган
моей или своей судьбы концом
.
24
О жизни не имея и понятья,
о смерти рассуждая как старик,
он бормотал молитвы ли, проклятья,
но я не понимал его язык.
И чтоб не видеть глаз моих незрячих,
в земле не нашей, мой недавний враг,
он закопал меня, немецкий мальчик --
от смерти думал откупиться так.
А через день, когда вернулись наши,
убитый Ганс в обочине лежал.
Мой друг сказал -- Как он похож на Сашу!
Теперь уж не найдёшь его, а жаль...
И я лежу уже десятилетья
в земле чужой, я к этому привык
и слышу, надо мной играют дети,
но я не понимаю их язык".
25
По окончании баллады воцарилась тишина.
Мой Томас Вебер перевёл весьма дотошно
до той границы, что касаться можно.
Здесь пестуется трепетно и честно покаянная вина.
Но был сеанс велик и песен было много.
Играл я вальсы, блюзы, боссановы.
И аплодировали нам обоим снова,
но за мельканием кистей следили очень строго.
И если неудачлив был мазок,
как промах Тайсона воспринимался залом.
Но мастер правит кисть, как школа приказала,
и завершает с блеском свой урок.
Писал он юных дев и баеров пузатых --
огромные портреты -- два на полтора.
И проходили выступленья на Ура! Ура! Ура!,
и привлекали клиентуру из богатых.
Нас это непосредственно и радостно задело.
Искусство не продашь. Портрет -- другое дело.
26
Андрей известен стал в Германии повсюду.
О нём писали, говорили, сплетничали все,
газеты чаще на престижной полосе,
а Клаус Хипп и Герхард Польт не надивились чуду.
Они предсказывали живописцу популярность.
Но у Андрея был характер Диогена.
Он понимал -- большой успех почти всегда измена,