«Облокотясь о милые колена…»
Облокотясь о милые колена,
Следить, как всходит, медля, чуть смутна,
За стогом хрусткого сухого сена
Тяжелая медовая луна.
Насыщен воздух сочным ароматом
Нескошенного клевера полей.
С деревни тянет дымом горьковатым.
Во ржи тягучий скрип коростелей.
…Мы сено теплое с тобой рассыплем,
Чтоб лечь среди прожженных солнцем трав,
И, лунный мед с росой мешая, выпьем
Сладчайшую из всех земных отрав.
Любовь
Любовь пришла неведомо откуда.
Смутила, опалила и ушла…
Но не забыть томительного чуда,
Касаний огненных ее крыла.
Неосязаемую позолоту
На всем оставил крыльев жарких взмах.
В руках — ответная тоска по взлету,
И отблески зарниц дрожат в глазах.
А из груди, где зной и пенье крови,
Со дна души, что вдунул в тело Бог,
К губам, полураскрытым в жадном зове,
Восходит медленно глубокий вздох.
Наваждение
Ворожи, знахарь, ворожи,
Наводи свою темную чару.
Ненароком мне предложи
Из травы приворотной отвару.
Одурмань чародейным вином,
Позабыть заставь про похмелье.
Только сам не хлебни тайком
Приворотного страшного зелья.
Ах, отравное это вино!
Час заклятья еще не минул,
Наваждение в полночь сильно,
Как бы сам ты, знахарь, не сгинул.
Ну, а я — не боюсь вина.
Талисман мой твоих чудесней.
Я далекому мыслью верна
И душою, и телом, и песней.
И когда крылом голубым
Робко утро об окна забьется,
Свею с глаз моих чары, как дым,
Ледяною водой из колодца.
И лицо обратив на восток,
Тихим словом, строгим и честным,
Помолюсь я о том, кто далек,
Осенив себя знаменьем крестным.
Странница
Бежать от жизни нехорошей,
Сойти со смутного пути
И, кинув все, единой ношей
С собой лишь сердце унести.
Сказав прости мечте лукавой
Земных и суетных гордынь,
Идти, топтать степные травы,
Сухую мяту и полынь.
Идти, впивая зной каленый,
В святые дальние места
В простой одежде небеленой
Из холодящего холста.
Следить, как вьется пух лебяжий
Крутых блестящих облаков,
И ждать в смирении, когда же
Блеснут мне главы куполов.
Лишь черствый хлеб в суме холщовой.
Но сладок отдых над ручьем —
Воды студеной родниковой
Черпнуть берестяным ковшом.
А зной томит, и путь мой долог,
Сереет под ногами пыль…
Но надо мною синий полог,
Небесная епитрахиль,
И солнце — чаша вечной славы,
И ветра благовест глухой.
Благоухают терпко травы,
И легче крест незримый мой.
И если белой райской двери
Мне строгий страж не отопрет,
В блаженной нерушимой вере
Останусь тенью у ворот.
«У Бога с ладоней голуби…»
У Бога с ладоней голуби
Зерна клюют.
У Бога голуби долгою
Жизнью живут.
Голуби или ангелы,
Не все ли равно?
Нами они прославлены
За то, чего нам не дано.
За сердце простое и мудрое,
Хранящее благодать.
За самое, самое трудное:
Уметь не страдать.
Бесстрастие
Мне бессонница голову гладит,
Взбила волосы, спутала пряди.
Простыни тяжелы, горячи.
А бессонница шепчет в ночи:
— Отрекись от того, что ты любишь,
И того не жалей, что ты губишь.
Среди смятых и душных простынь
Без мечты, без желанья застынь.
И тогда к твоей белой постели
Прилетят вихревые метели
И в горячее сердце твое
Ледяное вонзят острие.
Станет сердце из алого белым,
Станет сердце из слабого смелым
И, приняв за сияние тьму,
Растворится в метельном дыму.
«Для всех на губах улыбка…»
Для всех на губах улыбка,
Доверчива и легка.
А сердце в груди — как скрипка,
Не знающая смычка.
Натянуты туго струны,
Молчаньем отягощены.
…Из моря всплывает шхуна
Невиданной величины.
И вот уж всплыла на небо
Малиновою луной
И тянет розовый невод
Над пепельною волной.
Качает музыку зыбко
Над миром чья-то рука.
…А сердце в груди — как скрипка,
Как скрипка без смычка.