VIII. «Из полутемной театральной ложи…»
Из полутемной театральной ложи,
Облокотясь о бархатный барьер,
Смотрю на сцену, где с тобой не схожий
Он оживает, вечный кавалер,
Мечтатель и бродяга полуночный.
…Дух неприкаянный вселяется в живых
Любовью ненасытной и порочной
И тлеет пламенем в глазах пустых.
Сейчас он властвует на светлой сцене,
А за кулисой темной — Командор,
И Донна-Анна преклонит колени,
И ужаснется, затихая, хор,
И — занавес. Из зала голубого
Сойду на театральное крыльцо
В сырую ночь. От ветра дождевого
Я спрячу в мех горячее лицо
И вспомню ночь блужданий и томлений,
Мою покорность, мой внезапный страх,
В твоем лице трагические тени
И блики фонаря в пустых глазах.
Разлуки
I. «Вместе до перекрестка…»
Вместе до перекрестка,
А с перекрестка врозь.
Сердце ли нищее жестко?
Или с другим не сошлось?
Снова недолгий попутчик
Вдаль уходит чужой.
Кто нас гонит и мучит,
Путь рассекая межой?
Ветер — в сердце навылет —
Все разметал и унес,
Счастья бумажные крылья,
Теплую радугу слез.
С сердцем пустым и огромным,
Немощным перед судьбой,
Стой на ветру неуемном,
Наедине с собой.
II. «От темного и гибельного счастья…»
От темного и гибельного счастья,
Неотвратимой, сладостной беды,
От глаз судьбы, их тусклого бесстрастья,
От тусклых глаз, как глубь ночной воды,
От грозной и неуловимой тайны,
От музыки, сжигающей дотла,
И от коснувшегося плеч случайно
Широкого, влекущего крыла
Я сердце отрываю на пороге.
— Ты знаешь, был огромный, черный рай…
Но ты спешишь, ты весь уже в дороге.
Вот, дверь открыта. Уходи. Прощай.
III. «Все одинаковы разлуки…»
Все одинаковы разлуки…
Сплетенные до боли руки,
Тоски горячая спираль
И угрожающая даль.
Глаза в глаза, до дна, до жути,
В вагоне, в комнате, в каюте,
На мокрой площади в огнях,
На темной лестнице, в дверях —
Одно и то же расписанье:
Сдвиг незаметный, роковой
Колючей стрелки часовой,
И в безнадежность — до свиданья!..
Рука выскальзывает из руки,
Шаги последние быстры, легки,
Шаги последние и тишина.
Ладонь опущенная холодна.
«Услышать снова музыку глухую…»
Услышать снова музыку глухую,
Увидеть отблеск райского луча
И, тяжесть вдруг почувствовав живую
Крыла, раскрывшегося у плеча,
Поверить, что возвращена свобода
И силы нерастраченной тепло,
И биться вновь у замкнутого входа,
Как бабочка залетная в стекло?
Судьба слепа, жестока, непреложна.
А крылья пленные еще дрожат…
…Я бабочку снимаю осторожно
Рукой с окна и выпускаю в сад.
«Мы встретимся. Странными снами…»
Мы встретимся. Странными снами
Душа когда-то жила.
Мы встретимся… Но между нами
Разлука рекой протекла.
Умчали шумные воды
Твой образ живой навсегда.
Пустое счастье свободы —
Все то, чем душа горда.
Мы встретимся — нужно ли это? —
На улице или в саду,
Но отблеска тайного света
В лице твоем не найду.
Я голоса не узнаю,
Я музыки не пойму
О том, как летели к раю,
Как падали в гулкую тьму.
Лишь ветер напомнит о мощи
Развернутых крыльев тугих,
О шелесте дрогнувшей рощи,
О черных просторах ночных…
И вспомню внезапно, как бился
Плаща крылатого край,
Когда, прозвенев, разбился
Стеклянный, нетронутый рай.
«На корабле, на белом корабле…»
На корабле, на белом корабле
Смеялись, танцевали, пили, пели…
Никто не думал в море о земле,
Уже никто не вспоминал о цели.
В оконца узкие глухих кают
Смотрела полночь звездными глазами,
И вновь, пройдя подземный свой маршрут,
Взлетало солнце шаром над волнами.
Летели тучи, ветер и вода,
И реял флаг сиреневого дыма.
Летели дни, а может быть, года,
И ветер пел на мачте: мимо, мимо!
Но час настал — и черная земля
Вдруг обозначилась в тумане четко.
В вечерний час спустилась с корабля
И отплыла к земле пустая лодка.
И счастье, молчаливый пассажир,
Никем не узнанный, на берег сходит.
Заходит солнце, и тускнеет мир.
В покинутой каюте ветер бродит.