«Повесть», переливавшаяся всей гаммой голосов, интонаций и настроений в их оттенках и переходах, написанная живо и непосредственно, встретила почти единодушное одобрение. Поэму называли «значительным», «выдающимся», «незаурядным» явлением, ее автора — талантливым, многообещающим поэтом, и во всех без исключения отзывах отдавалось должное ее яркому оригинальному слогу. Маяковский вспоминал: «Первый человек, купивший книжку Уткина о Мотэле, — я», и назвал поэму «хорошей вещью».[8]

Появление в печати «Мотэле» совпало с другим значительным для Уткина событием. 24 мая 1925 года вышел первый номер «Комсомольской правды», где вскоре Уткин стал вести созданную им воскресную «Литературную страницу». Вокруг «Комсомолки» быстро сгруппировались лучшие литературные силы. Достаточно сказать, что на «Литературной странице» были помещены «Гренада» М. Светлова, «Дума про Опанаса» Э. Багрицкого, что подвалы ее постоянно занимал А. В. Луначарский своими статьями и беседами о литературе и писателях, о культуре и эстетике, о воспитании молодежи… Уткину приходилось организовывать весь этот обильный, разнообразный и интереснейший материал, а также вести переписку с начинающими писателями и поэтами. Иногда и сам он выступал со статьями, посвящая их, главным образом, литературному «молодняку», как тогда говорили; писал он о бережном отношении и одновременно о требовательности к «молодняцкой» литературе, о необходимости «глубокого овладения культурой и средствами художественного творчества», о литературной учебе, — словом, о тех трудностях и проблемах, с которыми он сам столкнулся при первых шагах в литературе…

Четырехлетие с 1925 по 1928 год для творческого пути Уткина — период самый сложный и противоречивый. Именно в эти годы формируется его поэтический талант.

Уткин пришел в поэзию в одно время с М. Светловым, А. Жаровым, М. Голодным, Д. Алтаузеном, составив вместе с ними плеяду комсомольских поэтов 20-х годов. Их всех роднил живой интерес к живому человеку, к его «трудам и дням», к его чувствам и мыслям. Как известно, подобное устремление пришло на смену абстрактно-декларативному направлению поэзии первого послеоктябрьского пятилетия, изжившим себя космизму и отвлеченности пролеткультовцев и писателей «Кузницы». Уткин был одним из тех, кто внес в молодую советскую поэзию лирическую конкретность, которой ей так не доставало на первых порах. Если творчество лучшего из комсомольских поэтов М. Светлова характеризовалось приподнятой романтикой чувств, А. Жарова — задорным юношеским пафосом, А. Безыменского — публицистичностью, то основными приметами поэзии Уткина были так верно увиденные Луначарским доверчивая задушевность, мягкость, теплота, сердечность его лирики (в чем, кстати, она была сродни стихам молодого Исаковского).

О чем пишет Уткин в те годы? Во-первых и в основном — о революции. «Я принадлежу к той счастливой части молодежи, — писал Уткин, — которая делала революцию и которых сделала революция. Поэтому я говорю не о влиянии Октября на мое творчество, а о рождении моего творчества из Октября».[9] Если попытаться перечислить стихотворения Уткина, где говорится о революции, то придется назвать все, что он тогда написал. Не прямо — так косвенно, не показывая — так размышляя, но о революции Уткин говорит всюду, пишет ли он о боевом походе, о возвращении с гражданской войны, о дружбе, о девушке или о своем старом доме…

При этом сюжеты и жанры поэзии Уткина весьма разнообразны, и везде поэт чувствует себя свободно: в лирическом любовном стихотворении, в пафосной боевой песне. Песня как жанр, кстати, впервые серьезно испытывается Уткиным в 1926 году (Исаковским — чуть раньше). «Гитара», «Курган», «Партизанская песня» — это первые шаги Уткина к народной песне, которой он впоследствии будет уделять все больше и больше внимания и в которой достигнет значительных высот в годы Великой Отечественной войны.

Почти все, о чем пишет поэт, он как бы пропускает через собственное лирическое «я» — мы остро чувствуем личность поэта, отношение к изображаемому, свойственное именно ему и никому другому. И в первую очередь — доброту к человеку, будь это герой гражданской войны или наивная «канцеляристка»…

Гуманность, большая человечность поэзии Уткина сразу была замечена критикой. «Его лирика знаменует переход от суровой эпохи борьбы к мирным условиям жизни не только тематически, но и по тембру; в ней… звучит нота мягкой гармонической нежности».[10] Сила стихов Уткина, по мнению другого критика, в том, что «в них есть живой человек, с его переживаниями, с его колебаниями…».[11]

Обаятельной делало поэзию Уткина также и то, что душевная мягкость сочеталась в ней с темпераментом молодости — это, разумеется, не исключало грустных нот, — с оптимизмом и влюбленностью в жизнь; все это так и рвалось из его стихов. «Счастлив я и беззаботен», — признавался он с радостной непосредственностью («Ночной ручей»), а нытиков призывал к мужеству и оптимизму:

(«Песня бодрости»)

Жизнерадостность, темперамент молодости обусловливали пристрастие поэта к ярким краскам и блеску, к декоративной росписи. Особенно привлекали его золотые, сверкающие тона: «закат и золото тумана», «весенний золотой разлив», «пенистые гривы», «бронзовые сосны», «изумрудное небо», в ручье — «золотой клавиатурой отразилась высота», «льются трубы светло-медною водой» и т. п. Здесь таилась опасность потерять чувство меры: несколько напыщенно звучало, например: «кипят березы побеждающих надежд», «бронзовый якорь заката бросает московская ночь» и т. п. Но чаще встречаются удачные поэтические находки; и, как правило, искусство их — в простоте и правдивости аналогии: «рвал с посахаренных крыш буран серебряную роспись», «сугробы пахучих черемух совсем завалили окно», «сыплют хвойные ресницы сосны желтые над ним»…

Веселость, даже беззаботность не рождали у Уткина легкомысленного отношения к жизни. Напротив: многие стихи его — от интимной лирики до революционной песни — полны размышлений о судьбе родины и революции, о судьбе женщины, о судьбе своего сверстника… Еще в пору «Мотэле» он прошел бы мимо многого, а теперь стал иным, и сам чувствует это:

(«Молодежи»)

Став старше, поэт увидел, что любая тема и сюжет — какие ни возьми — сложны, противоречивы и многообразны, ибо такова сама жизнь. Вот несколько типичных для его стихотворений ситуаций. Человек уходит сражаться за революцию, а его матери, которая как будто бы все понимает, тяжело «смотреть на душегуба-сына» («Поход»). Герои вернулся домой с гражданской войны, и ему кажется, что таким, как он, «друзья и нежность» нужны «много больше, чем другим» («Песня»). Он же «с любовью и с нежностью» вспоминает теперь «политые кровью бранные года», о которых напоминает ему военная гитара, спутница боевых походов («Гитара»). При этом он не скрывает, что наслаждается заслуженным и выстраданным счастьем «покоя» («Ручей»). Но не менее сильно в нем печальное сознание того, что оставшиеся в живых, после того как «отволновались громы», слишком мало помнят о тех, кто погиб за революцию («Двадцатый»— отрывок из поэмы). Самодовольная раскрашенная кукла, спесивый пустоцвет, демонстрирующий свои «прелести», — кому нужна она и что может ждать ее в будущем? Забудут, «как красивую собачку» («Стихи красивой женщине»). А вот антипод ее — скромная девушка, которая сидит на скучной службе; мысли ее далеко, и зеленое сукно стола кажется ей морским прибоем («Канцеляристка»). Такую девушку поэту хочется «толкнуть на мудрое раздумье», чтобы она поняла «грусть, и радость, и борьбу» своего времени («Песня о песне»). Если же человек, вопреки очевидности, не видит ничего, кроме «ужаса бездорожья», то никто не может отнять у него «права умереть» («Слово Есенину»)…