— Что-нибудь еще Уэстон сказал? — спросил он.

— Нет.

— Голос у вас довольно невеселый.

— Скажем лучше, обеспокоенный.

Сандерсон покачал головой.

— Мне кажется, вы ошибаетесь. Уэстон ни для кого не станет подтасовывать результаты вскрытия. Если он говорит, что не уверен, значит, так оно и есть.

— Может, вам следовало бы самому посмотреть эти слайды?

— Разумеется. Но вы же понимаете, что это невозможно.

Сандерсон был прав. Если он появится в лаборатории Мэллори и попросит дать ему посмотреть слайды, Уэстон воспримет это как личное оскорбление. Такие вещи просто недопустимы.

— А если бы он сам вас попросил?…

— Зачем это ему понадобилось бы?

— Не знаю.

— Уэстон поставил свой диагноз и подписался под ним. Вопрос можно считать исчерпанным, если только он не всплывет снова на суде.

У меня засосало под ложечкой. За эти дни я пришел к твердому убеждению, что дело до суда допустить нельзя. Любой судебный процесс даже с оправдательным приговором — серьезно подорвет репутацию Арта, его положение в обществе и врачебную практику. Надо избежать процесса во что бы то ни стало.

— Но вы считаете, что у нее был увеличенный гипофиз? — спросил Сандерсон. — А причина?

— Вероятно, опухоль. Аденома или, может, кранифарингома. Скорее всего недавняя. На рентгеновских снимках, сделанных четыре месяца назад, никаких нарушений незаметно. Но она жаловалась на зрение.

— А может быть, это псевдоопухоль?

Церебральная псевдоопухоль встречается у женщин и маленьких детей. При этом у больных наблюдаются все симптомы, сопровождающие возникновение опухоли, на самом же деле никакой опухоли у них нет. Обычно это бывает связано с гормональными нарушениями. Подобное явление наблюдается порой у женщин, злоупотребляющих противозачаточными пилюлями. Но, насколько я знал, Карен пилюль не принимала. Я сказал об этом Сандерсону.

— Жаль, что у нас нет слайдов мозга.

Я кивнул.

— Как бы то ни было, аборт имел место. Никуда от этого не денешься.

— Но это лишнее доказательство, что делал его не Арт, — сказал я. — Он бы не стал оперировать без предварительного анализа.

— Это лишь косвенное доказательство, не больше.

— Знаю, но для начала и это уже кое-что.

— Существует и другая возможность, — заметил Сандерсон. — Предположим, врач решил поверить Карен на слово. Я, разумеется, не имею в виду Арта.

— Кого же вы имеете в виду?

— Ну, все в высшей степени предположительно.

Я ждал, что он скажет дальше.

— И так уж грязи предостаточно. Не хотелось бы добавлять. Как бы то ни было, об этом моей жене сказала одна из докторских жен. — Я не стал понукать Сандерсона. Если он не хотел торопиться, я готов был ждать.

— О черт, — воскликнул Сандерсон, — может, просто самая обыкновенная сплетня. Не могу себе представить, чтобы это не дошло до меня раньше.

— Что именно? — не выдержал я.

— Питер Рендал делает аборты. Под большим секретом и ограниченному кругу.

— Черт возьми! — сказал я, опускаясь в кресло. Если Питер действительно делает аборты, известно ли это Дж. Д.? Может, он думает, что аборт его дочери сделал Питер, и старается выгородить того? Но если так, почему же в это дело втянули Арта?

С другой стороны, Питер не стал бы делать операцию в такой спешке. Он знал, что причина нездоровья Карен могла крыться в чем-то другом. Он достаточно хороший врач, чтобы предположить наличие псевдоопухоли. Если бы племянница пришла к нему и призналась, что беременна, он наверняка вспомнил бы о ее жалобах на зрение. И проделал бы все анализы.

— Питер не делал операции.

— А может, она насела на него. Может, она спешила.

— Нет. Никакой нажим с ее стороны на него бы не подействовал.

— Вы можете с уверенностью сказать, что Питер не делал аборта?

— Нет, — признался я.

— Давайте предположим, что делал. И предположим, что миссис Рендал знала об этом. Или что Карен, истекая кровью, призналась ей, что оперировал ее Питер. Что должна была предпринять миссис Рендал? Передать своего шурина в руки полиции? — Я понимал, к чему он клонит. Это, несомненно, объясняло, почему миссис Рендал обратилась в полицию» но у меня не лежала душа к такому объяснению. Я так и сказал Сандерсону.

— А не лежит у вас душа потому, что вы расположены к Питеру…

— Возможно.

— Однако вы не можете позволить себе сбросить его со счетов — ни его, ни кого-либо другого. Вам известно, где находился Питер вечером в прошлое воскресенье?

— Нет.

— Мне тоже, — сказал Сандерсон. — Думаю, что это стоит проверить.

— Нет, — ответил я, — не стоит. Питер никогда бы так не напортачил. Послушайте, если допустить, что операцию мог сделать Питер — без анализов, без всего, — значит, с таким же успехом мог сделать ее и Арт.

— Да, — спокойно сказал Сандерсон. — Это мне тоже приходило в голову.

5

Разговор с Сандерсоном вызвал у меня раздражение. Почему, собственно, я понять не мог. Возможно, правда была на его стороне; возможно, я действительно был неразумен и нелогичен в поисках неоспоримых доказательств, в своем желании верить в людей. Но к этому примешивалось и еще кое-что. При судебном разбирательстве всегда могло случиться, что мы с Сандерсоном окажемся впутанными в это дело. Тогда выявилась бы и наша причастность к одурачиванию больничной комиссии. Мы оба находились под серьезней угрозой, под такой же серьезной, как и Арт. Мы не обмолвились на этот счет ни словом, но в глубине души я все время помнил об этом, без сомнения помнил и Сандерсон. А это придавало всему совсем иную окраску.

Сандерсон был совершенно прав: мы могли подсунуть следствию Питера Рендала. Но, пойдя на это, мы никогда не были бы до конца уверены, почему, собственно, мы это сделали. Правда, мы всегда могли объяснить свои действия уверенностью в виновности Питера. Или утверждать, что сделали это ради спасения невинно арестованного. Но нас всегда мучила бы потом мысль — а может, мы просто хотели выгородить себя?

Прежде чем что-то предпринять, мне нужно было многое выяснить. Если согласиться с аргументами Сандерсона, то не все ли равно в конце концов — знала миссис Рендал наверняка, что Питер сделал этот аборт, или только догадывалась.

Кроме того, возникал еще один вопрос. Если миссис Рендал подозревала, что аборт сделал Питер, и желала спасти его от ареста, почему она назвала Арта Ли? Что она знала об Арте? Арт Ли был человеком недоверчивым и осмотрительным. Едва ли имя его склонялось среди беременных жительниц Бостона. Он был известен лишь тесному кругу врачей и относительно небольшому числу пациенток. Он очень осторожно подбирал свою клиентуру. Откуда же миссис Рендал могла знать, что он делает аборты? Лишь один человек способен был дать на это ответ: Фриц Вернер.

Фриц Вернер жил в особняке на Бикон-стрит. В нижнем этаже помещались приемная и большой уютный кабинет. На двух верхних этажах расположены были жилые комнаты. Я отправился прямиком на второй этаж и вошел в гостиную. Фриц в домашних брюках и растянутом толстом свитере сидел в большом кресле. На голове у него были стереофонические наушники; он курил толстую сигару и плакал. Увидев меня, он вытер глаза и сиял наушники: «А, Джон! Вы знаете Альбиони? Его адажио?»

— Боюсь, что пет.

— Оно всегда настраивает меня на печальный лад. Присаживайтесь, пожалуйста! — Я сел. Он выключил проигрыватель и снял пластинку. — Хорошо, что вы зашли. Ну, как провели день?

— Интересно.

— Виделись с Баблз?

— Виделся.

— Какое впечатление вынесли?

— Весьма сумбурное.

— Почему вы так говорите?

Я улыбнулся.

— Не доискивайтесь у меня причин по всем правилам психоанализа, Фриц. Я никогда не оплачиваю докторских счетов. Расскажите-ка мне лучше о Карен Рендал.

— Итак, Карен Рендал, — Фриц глубоко вздохнул. — Вы не знали эту девочку, Джон, — сказал он. — Милой ее назвать было нельзя. Отнюдь. Злая, лживая, неприятная девчонка с тяжелой формой невроза. На грани психоза, если хотите знать мое мнение. Ее волновали только сексуальные вопросы — и причина лежит в тяжелом детстве под гнетом родителей. Отец ее — человек нелегкий. Женитьба на этой женщине — прекрасное тому доказательство.