— Пойдете наверх?

— Да.

— Заупокойный звон… до него всего двадцать минут.

— Мы успеем.

Они поднялись по ступенькам, по алюминиевой лестнице; подъем показался им дольше, лестница выше, чем вчера. Дверь, ведущая на балкон, была открыта и ходила туда-сюда от ветра, игравшего над могилами и лужайками. Гренс уже хотел закрыть ее за собой, как вдруг заметил отметину на косяке. Свежая, примерно на высоте ручки. Отметина была отчетливой, и Гренс вспомнил слова снайпера о том, что дверь взламывали. Гренс поковырял повисшую щепку авторучкой — щепка не успела потемнеть, отметина совсем свежая.

Утренняя дымка почти улетучилась, небо скоро станет таким же синим, как вчера. Под ним раскинулась Аспсосская тюрьма, безмолвные серые бетонные глыбы, стены и постройки, они закроются, и не будет ни тоски, ни смеха.

Эверт Гренс вышел на деревянный пол шаткого балкончика.

Свен, читай дальше.

Двадцать четыре часа назад здесь лежал снайпер.

Больше ничего нет.

Оружие, направленное человеку в голову.

Читай!

При нападении на полицейского в Сёдермальме, на газоне в центре города, он…

Достаточно.

Он тогда принял решение.

Он приказал убить человека.

Ветер усилился и приятно обдувал лицо; солнце на миг показалось, согрело бледные щеки и птиц, которые над головой у Гренса охотились на кого-то ему невидимого. Комиссар схватился за низкие перильца; на миг закружилась голова, еще шаг — и он беспомощно полетит вниз. Он посмотрел на свои ноги и на два круглых черных пятна на последней доске, которая сантиметров десяти не доходила до перил. Гренс потрогал пятна кончиками пальцев, понюхал. Ружейное масло. Вытекло из дула винтовки и на веки вечные испортило деревянный пол балкона.

Гренс опустился на колени, потом еще ниже, лег животом на место снайпера. Локтями — в деревянный пол, в руках — воображаемая винтовка. Комиссар прицелился в окно, которого больше не было, в дыру, вокруг которой — сажа до самой крыши корпуса «В».

— Вот здесь он лежал. Здесь ждал моего приказа. — Эверт взглянул на Свена. — Ждал, когда я попрошу его совершить убийство. — Он нетерпеливо махнул коллеге рукой. — Ты тоже ложись. Хочу, чтобы ты это почувствовал.

— Я не люблю высоты. Ты же знаешь.

— Свен, возьми и ляг. Здесь ограда, не свалишься.

Свен Сундквист осторожно отполз, чтобы не лежать слишком близко к толстому Гренсу. Он терпеть не мог высоту, слишком много теряешь, падая вниз, и этот страх с каждым годом становился все острее. Свен пополз по-пластунски, вытянул руку вперед и, оказавшись достаточно близко, судорожно вцепился в перила.

Высоко. Эверт громко сопит. Дует ветер.

Свен покрепче сомкнул пальцы вокруг холодного железного прута и вдруг почувствовал, как что-то отделяется от основания и остается у него в руках. Он дернулся, предмет задвигался еще свободнее. Что-то черное, квадратное, три-четыре сантиметра в длину, в одном конце — провод.

— Эверт!

Вытянутая рука.

— Вот это было на перилах.

Оба поняли, что это.

Солнечная батарейка.

Черная, одного цвета с перилами. Человек, поместивший ее на перила, хотел скрыть ее от посторонних глаз.

Свен осторожно потянул такой же черный провод. Провод подался, Свен потянул сильнее и втащил на балкон круглый кусочек металла, меньше первого, диаметром едва ли в сантиметр.

Электронный передатчик.

Я смотрел на него в прицел. Не знаю… он как будто услышал.

— Передатчик, провод, батарейка. Эверт… Стернер был прав.

Как будто знал, что в него могут попасть.

Свен держал в руках провод, покачивая им взад-вперед. В эти секунды даже мысль о том, что земля — далеко внизу, не пугала его.

— Когда вы со снайпером переговаривались, Хоффманн слышал каждое слово.

Эверт Гренс плотно закрыл дверь своего кабинета.

Две чашки кофе и рогалик с сыром и ветчиной из торгового автомата в коридоре.

Гренс все еще ощущал взрывную волну и запах дыма; ему чудилось дыхание, которое угасло, пока он стоял там, на балконе, и смотрел на окно.

У него не было выбора.

По всем документам Пит Хоффманн выходил одним из немногих преступников, способных выполнить свою угрозу. Гренс пролистал заключение Государственной пенитенциарной службы о психиатрических обследованиях и периоде, проведенном Хоффманном в заключении, вычитал в реестре судимостей про пять лет и покушение на убийство, про вооруженное нападение на полицейского, а в ASPEN — о находящемся в оперативной разработке преступнике с кодом «НАХОДИТСЯ В РОЗЫСКЕ ОПАСЕН ВООРУЖЕН».

У него просто не было выбора.

Гренс уже собирался выключить компьютер и выйти в коридор за очередным рогаликом с сыром и ветчиной, как вдруг взгляд зацепился за нижнюю строчку на экране компьютера. Первое сообщение о Хоффманне в базе по преступлениям.

Дата последнего изменения.

Гренс посчитал. Изменения внесены восемнадцать дней назад.

А приговор вынесен десять лет назад.

Гренс остался в кабинете, заходил от стены к стене, от окна к двери. Опять это чувство — неуютное ощущение оттого, что что-то не сходится.

Он набрал номер, который давным-давно выучил наизусть, — номер техподдержки. Проклятые кнопки и значки на компьютерном экране словно обладали своей собственной волей.

Ответил молодой мужской голос. Они там всегда молодые и всегда мужчины.

— Это Гренс. Мне нужна помощь.

— Комиссар? Минуту.

Пару раз Гренсу случалось прогуляться через все здание, чтобы присутствовать при объяснении, так что он понял: стук металла по металлу, который он услышал, пока ждал, означает, что обладатель молодого голоса поставил пустую банку из-под кока-колы на башню из громоздившихся возле компьютера других банок.

— Мне надо знать, кто изменил запись в базе данных по преступлениям. Можете посмотреть?

— Посмотреть-то могу. Но это в ведении Управления судопроизводства. Поговорите с их техподдержкой.

— А если я спрошу у вас? Сейчас?

Молодой голос открыл новую банку.

— Дайте мне пять минут.

Четыре минуты сорок пять секунд спустя Гренс улыбнулся в телефон:

— Ну что там?

— Ничего странного. Изменения внесены с одного из компьютеров Управления судопроизводства.

— Кто их внес?

— Человек, имеющий соответствующие полномочия. Некая Ульрика Даниэльссон. Вам нужен ее номер?

Гренс опять принялся бродить по кабинету. Допил холодный кофе, затаившийся на донышке пластмассового стаканчика.

Во время следующего разговора Гренс стоял.

— Ульрика Даниэльссон.

— Гренс, городская полиция Стокгольма.

— Да?

— Я звоню в связи с одним расследованием. Номер 721018–0010. Приговор, которому почти десять лет.

— Да?

— Если верить базе данных по уголовным преступлениям, в нее недавно внесли изменения. Ровно восемнадцать дней назад.

— Да?

— И внесли их вы. — Гренс слышал ее дыхание. — Я хочу знать — почему.

Она нервничала, Гренс был в этом уверен. Слишком длинные паузы, слишком глубокое дыхание.

— Я не могу говорить об этом.

— Не можете?

— По соображениям секретности.

— Какая еще, на хрен, секретность?

— Я больше ничего не скажу.

Гренс не стал кричать. Он понизил голос, иногда это оказывалось эффективнее.

— Я хочу знать, почему вы изменили запись. И что именно вы изменили.

— Я сказала вам все, что могла сказать.

— Послушайте, Ульрика… кстати, я могу называть вас Ульрикой? — Гренс не стал дожидаться ответа. — Ульрика, я комиссар уголовной полиции. Я расследую убийство. А вы работаете в Управлении судопроизводства. На секретность вы можете ссылаться, если хотите что-то скрыть от журналистов. Но не от меня.

— Я…

— Отвечайте мне сейчас. Или, Ульрика, я появлюсь у вас через пару суток. Столько времени мне понадобится, чтобы добыть судебный ордер.