Однако все остальные хорепископы фигурируют в надписях из сугубо внутренних областей Империи. И хотя эта должность вроде бы ассоциировалась с отсутствием постоянного местопребывания[1054], тем не менее хорепископ не был «путешествующим епископом»[1055]. А после середины VI в. хорепископы вообще исчезают: последняя надпись, упоминающая эту должность, относится к 564 г.[1056]

Итак, по крайней мере, в собственно византийское время хорепископ не был миссионерским епископом. Но это еще не решение вопроса о миссионерской епископии как таковой.

Может быть, характер епископии можно вывести из ее географической привязки? Обычно иерарх определялся по месту пребывания своей кафедры, пусть и номинальному, даже если он жил в гуще варваров: так, Феодор, миссионер Хиджаза, именовался епископом Бостры, а Яков Барадай — епископом Эдессы, где никогда не бывал[1057]. Однако в названии многих епископий город не фигурирует. В источниках встречается некоторые количество церковных округов, характеризуемых не по главному городу, а по целой стране или племени. Эта практика началась еще в IV в. (см. с. 53) Например, в нотациях Антиохийского патриархата поименован епископ «сарацин»[1058]. В константинопольских епископальных нотациях встречаются как чистые этнонимы («вардариоты или турки», «хоциры», «оногуры», «унны»[1059]), так и образованные от них топонимы (сюда можно отнести «Готию»[1060], «Аланию», «Другувитию», «Хунавию», «Сагудатию»[1061]). Трудно сказать, от этнонима ли образовано название епархии «Смолене»[1062]. Иногда, как мы знаем, город появлялся у того или иного диоцеза через какое‑то время после его создания. Так, митрополит Руси, как объясняется в нотации № 20 (конец XIV в.), «теперь пишется митрополитом Киева и всея Руси», тогда как упоминаемый рядом «митрополит Алании именуется также и митрополитом Сотириуполя»[1063].

Однако можно ли назвать миссионерской любую епископию, не имевшую городского центра? Фактически, наверно, это могло быть так. В VI в. в Африке Филы на Среднем Ниле являлись в некотором смысле кафедрой для миссионерской епископии у нубийцев[1064], хотя, строго говоря, подобный статус никак нигде и не оговаривался. Безусловно миссионерский характер имела венгерская «епископия Туркии», существовавшая с 948 г. и вплоть до XII в. (см. с. 192), а быть может, и позже[1065]. Также миссионерской была по сути и Сарайская митрополия (см. с. 286). Д. Моравчик вообще считал, что миссионерская епископия основывалась на всякой территории, чей правитель соглашался войти в орбиту имперской церкви[1066]. Такое рассуждение выглядит вполне правдоподобным, однако следует помнить, что ни одного упоминания о миссионерской епископии как отдельной институции в византийских источниках, в отличие от западных, не встречается. Имела ли она особую структуру, отличную от регулярной епископии, мы не знаем. Практически миссионерская епископия существовала, теоретически — нет. Такое положение весьма характерно для ромейского подхода к реальности.

Важным этапом миссии уже после первоначальной христианизации было строительство церквей (обычно на месте сокрушенных идолов) или превращение в церкви языческих храмов. Вот что можно почерпнуть из Жития Панкратия об украшении таких зданий: «Рассудив(Р), Петр создал полное изображение (την ιστορίαν απασαν) вочеловечения Господа нашего Иисуса Христа с самого начала, когда ангел воскликнул «Радуйся!«Деве, вплоть до того, когда вознесся Господь Иисус Христос, и они [живописцы] украшали церковь… сами они начертывали их (т. е. изображения) на пергаменных листах (αυτοί ένετυπουν αύτας εν πιναξι χαρτώοις) и передавали их епископу, а он после окончания постройки [церкви] начертывал их»[1067]. Этот мотив повторяется и в другом месте жития: «И паки говорил им [Петр]: «Хочу, чтобы вы, строя церкви, украшали их следующим образом». И блаженный, взяв картинки, которые написал Иосиф, развернул их и показал им (т. е. миссионерам), говоря: «Положить, во–первых, Благовещение, Рождество, как Он был крещен Предтечей, учеников, исцеления, предательство, распятие, положение во гроб, восстание из Ада, Вознесение: все это распишите в церкви, чтобы множество входящих, видя [это], возгорелись, памятуя вочеловечение Господа»»[1068].

Существенным шагом в утверждении христианства на местной почве было открытие школы для детей. У нас есть сведения из написанного Иоанном Эфесским Жития Симеона Горца (1–я пол. VI в.); правда, тот наставлял в вере подданных Империи, уже подвергавшихся ранее формальному крещению — однако данный пример можно тем не менее использовать и для наших целей, поскольку гористая область, где подвизался Симеон, находилась на самой границе, и святой, к своему изумлению, не обнаружил там никаких следов христианства. Мотиву обучения детей уделено в этом Житии большое внимание. Поначалу, когда Симеон предложил деревенским жителям прислать к нему своих детей, они возразили: «[У них] нет времени, чтобы оставить овец и чему‑то учиться»[1069]. Однако святому удалось тем не менее собрать к себе всех детей деревни, «включая малышей и девочек», обещанием подарков. Затем Симеон состриг у них на голове волосы в знак их посвящения Богу, причем во время этой операции «одни плакали, другие молчали»[1070]. Родители возмущались на самоуправство Симеона, многие забрали своих детей, но те по молитве святого умерли, после чего остальные родители уже не препятствовали его педагогической деятельности. «Он сделал детям таблички для письма и писал для них, и часто сидел терпеливо, словно в школе, и учил их, вместе мальчиков и девочек, а в течение 4—5 лет они выучили псалмы и Писание, и можно было слышать за литургией их звонкий хор»[1071]. Видимо, так же болезненно проходил процесс отъятия детей от родителей и в других местах — киевский хронист пишет, что Владимир «нача поимати у нарочитые чади дети, и даяти нача на учение книжное. Матере же чадъ сихъ плакахуся по нимъ… акы по мертвеци»[1072]. Важность открытия школы для обретения контроля над языческой паствой ярко видна в Житии Леонтия Ростовского (ср. с. 235). Одной из целей, которую преследовали варварские правители, когда открывали школы, была подготовка, среди прочего, кадров местных переводчиков. Так, у Агафангела «царь собирает армянских детей для обучения — одних сирийской, других — греческой грамоте»[1073].

Миссионеры, оторванные от Константинополя, отчаянно вздорили друг с другом, о чем свидетельствует расписка, датируемая сентябрем 1395 г.: «Я, ничтожнейший иеромонах Матфей, обещаю… что когда я прибуду в Хазарию в качестве экзарха… я ни за что не буду создавать трудностей (μήποτε ένοχλήσω), [как о том] существует подозрение, [тому иерарху], который обретается в Киризон»[1074]. В 1276 г. сарайский епископ Феогност жаловался патриарху Иоанну Векку, что «в его епархию приходят люди из различных епархий, понемногу из каждой, из Алании, Зихии и других стран вокруг них, а архиереи тех стран, чьи люди приходят в его епархию, сами прибывают в его диоцез ради этих людей, что из их епархий.