Вот эту последнюю мысль я машинально додумал, уже лежа на спине,а в сером небе надо мной,как странные птицы,летели какие-то горящие клочья. Ни выстрела,ни взрыва я не услышал,а сейчас и вообще ничего не слышал. Оглох. Не знаю, сколько прошло времени, а потом я сел.

Из джунглей по четыре в ряд выползают бронеходы,плюют огнем и расходятся в боевой веер,а за ними выползает следующая четверка.Деревня горит.Над окопами дым, ни души не видно.Походная кухня рядом с факторией перевернута, варево из нее разлилось бурым месивом, идет пар. Ракетомет мой тоже перевернут, а тараканы лежат в кювете кучей друг на друге. Одним словом, занял я удобную позицию, змеиное молоко!

Тут накрыло нас второй очередью.Снесло меня в кювет, перевернуло через голову,полон рот глины, глаза забило землей.Только на ноги поднялся — третья очередь. И пошло, и пошло…

Ракетомет мы все-таки на колеса поставили, скатили в кювет,и один бронеход я сжег. Тараканов стало уже двое, куда третий делся — неизвестно.

Потом— сразу, без перехода— я оказался на дороге. Впереди целая куча полосатиков— близко,совсем близко,рядом. На клинках у них кроваво отсвечивал огонь. Над ухом у меня оглушительно грохотал пулемет, в руке был нож, а у ног моих кто-то дергался,поддавая мне под коленки…

Потом я старательно, как на полигоне,наводил ракетомет в стальной шит, который надвигался на меня из дыма. Мне даже слышалась команда инструктора: «По бронепехоте… бронебойным…» И я никак не мог нажать на спуск, потому что в руке у меня опять был нож…

Потом вдруг наступила передышка.Были уже сумерки.Оказалось, что ракетомет мой цел,и я сам тоже цел,вокруг меня собралась целая куча дикобразов,человек десять. Все они курили, и кто-то сунул мне в руку флягу. Кто? Заяц? Не знаю… Помню, что на фоне пылающего дома шагах в тридцати чернела странная фигура: все сидели или лежали,а этот стоял,и было такое впечатление,будто он черный, но голый… Не было на нем одежды— ни шинели, ни куртки. Или не голый все-таки?.. «Заяц, кто это там торчит?» — «Не знаю, я не Заяц».— «А где Заяц?» — «Не знаю, ты пей, пей…»

Потом мы копали, торопились изо всех сил. Это было уже какое-то другое место. Деревня была уже теперь не сбоку, а впереди. То есть деревни больше не было вообще — груды головешек, зато на дороге горели бронеходы. Много. Несколько. Под ногами хлюпала болотная жижа… «Объявляю тебе благодарность, молодец, Кот…» — «Извините, Гепард, я что-то плохо соображаю. Где все наши? Почему только дикобразы?..» — «Все в порядке, Гаг, работай, работай, брат-храбрец, все целы, все восхищены тобой…»

…И вдруг из черно-алой мути прямо в лицо ливень жидкого огня.Все сразу вспыхивает— и трупы, и земля, и ракетомет. И кусты какие-то. И я. Больно. Адская боль. Как барон Трэгг. Лужу мне, лужу! Тут ведь лужа была! Они в ней лежали! Я их туда положил, змеиное молоко, а их в огонь надо было положить, в огонь!Нет лужи…Земля горела,земля дымилась,и кто-то вдруг с нечеловеческой силой вышиб ее у меня из-под ног…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Возле койки Гага сидели двое.Один— сухопарый,с широкими костлявыми плечами,с большими костлявыми лапами.Он сидел,закинув ногу на ногу, обхватив колено мосластыми пальцами.Был на нем серый свитер со свободным воротом, узкие синие брюки непонятного покроя,не форменные,и красные с серым плетеные сандалии.Лицо было острое,загорелое с ласкающей сердце твердостью в чертах, светлые глаза с прищуром,седые волосы— беспорядочной, но в то же время какой-то аккуратной копной.Из угла в угол большого тонкогубого рта передвигалась соломинка.

Другой был добряк в белом халате.Лицо у него было румяное, молодое, без единой морщинки.Странное какое-то лицо.То есть не само лицо,а выражение. Как у святых на древних иконах. Он глядел на Гага из-под светлого чуба и улыбался как именинник. Очень был чем-то доволен. Он и заговорил первым.

— Как мы себя чувствуем? — осведомился он.

Гаг уперся ладонями в постель, согнул ноги в коленях и легко перенес зад в изголовье.

— Нормально…— сказал он с удивлением.

Ничего на нем не было,даже простыни.Он посмотрел на свои ноги,на знакомый шрам выше колена,потрогал грудь и сразу же нащупал пальцами то, чего раньше не было: два углубления под правым соском.

— Ого!— сказал он, не удержавшись.

— И еще одна в боку,— заметил добряк.—Выше, выше…

Гаг нащупал шрам в правом боку. Потом он быстро оглядел голые руки.

— Погодите…— пробормотал он. — Я же горел…

— Еще как!— вскричал румяный и руками показал— как.Получалось,что Гаг горел,как бочка с бензином.

Сухопарый в свитере молчал,разглядывая Гага,и было в его взгляде что-то такое, отчего Гаг подтянулся и произнес:

— Благодарю вас, господин врач. Долго я был без памяти?

Румяный добряк почему-то перестал улыбаться.

— А что ты помнишь последнее? — спросил он почти вкрадчиво.

Гаг поморщился.

— Я подбил… Нет! Я горел. Огнемет, наверное. И я побежал искать воду…— Он замолчал и снова ощупал шрамы на груди.— В этот момент меня, наверное, подстрелили…— сказал он неуверенно.— Потом…— он замолчал и посмотрел на сухопарого. — Мы их задержали? Да?.. Где я? В каком госпитале?

Однако сухопарый не ответил,и снова заговорил добряк.Как бы в затруднении он с силой погладил себя по круглым коленям.

— А ты сам как думаешь?

— Виноват…— сказал Гаг и спустил ноги с койки.— Неужели так много времени прошло? Полгода? Или год?.. Скажите мне прямо, — потребовал он.

— Да что время…— сказал румяный. — Времени-то прошло всего пять суток.

— Сколько?

— Пять суток,— повторил румяный.— Верно?— спросил он, обращаясь к сухопарому.

Тот молча кивнул. Гаг улыбнулся снисходительно.

— Ну хорошо,— сказал он.— Ну ладно. Вам, врачам, виднее. В конце концов, какая разница… Я бы хотел только знать господин…— Он специально сделал паузу, глядя на сухопарого, но сухопарый никак не отреагировал.— Я бы хотел только знать положение на фронте и когда я смогу вернуться в строй…

Сухопарый молча передвигал соломинку из одного угла рта в другой.

— Я ведь могу надеяться снова попасть в свою группу… в столичную школу…

— Вряд ли,— сказал румяный.

Гаг только глянул на него и снова стал смотреть на сухопарого.

— Ведь я— Бойцовый Кот, — сказал он.— Третий курс… Имею благодарности. Имею одну личную благодарность его высочества…

Румяный замотал головой.

— Это несущественно,— сказал он. — Не в этом дело.

— Как это— не в этом дело?— сказал Гаг.— Я — Бойцовый Кот! Вы что, не знаете? Вот! — Он поднял правую руку и показал— опять-таки сухопарому—татуировку под мышкой.—Мне пожимал руку его высочество,лично!Его высочество пожаловал мне…

— Да нет, мы верим, верим,знаем!— замахал на него руками румяный, но Гаг оборвал его:

— Господин врач,я разговариваю не с вами!Я обращаюсь к господину офицеру!

Тут румяный почему-то вдруг фыркнул, закрыл лицо ладонями и захохотал тонким противным смехом.Гаг ошеломленно смотрел на него, потом перевел взгляд на сухопарого. Тот наконец заговорил:

— Не обращай внимания, Гаг.— Голос у него был глубокий, значительный, под стать лицу.— Однако ты действительно не представляешь своего положения. Мы не можем отправить тебя сейчас в столичную школу. Скорее всего, ты вообще никогда больше не попадешь в школу Бойцовых Котов…

Гаг открыл и снова закрыл рот. Румяный перестал хихикать.

— Но я же чувствую себя…— прошептал Гаг.— Я совершенно здоров. Или я калека? Скажите мне сразу, господин врач: я не калека?

— Нет-нет,— быстро сказал румяный. — Руки-ноги у тебя в полном порядке, а что касается психики… Кто такой был Ганг Гнук,ты помнишь?

— Так точно… Это был ученый. Утверждал множественность обитаемых миров… Имперские фанатики повесили его за ноги и расстреляли из арбалетов… — Гаг замялся.— Вот точной даты я не помню, виноват. Но это было до первого алайского восстания…