Любовь втроем
(Кадры)
Их трое в комнате одной —
Ох, неудобно!
Все жмутся, стонут, квохчут.
— Как быть?
— Я не хочу ребенка от другого!
— А я — аборта!
Жить с вами надоело!
И вот в лечебнице.
Халатов белизна.
С улыбкой доктор
засучивает рукава,
ждет пришедших.
А сквозь окно,
в коляске детской
соблазненок
пищит
и радуется
всем комочком.
Молоденькая пациентка
лежит без памяти,
а Людмила (5-ый номер)
скрывается —
от радости или испуга?
— Куда мне деться?
Мне хочется младенца! —
Вопросов много на Мещанской,
и сколько их
еще не решено!
И удивленно
пред ними топчутся
три сценариста
и сотня режиссеров
Падение династии Романовых*
(Кадры)
В двенадцатом году
в России — мир и тишина:
гуляют по Кремлю
парами пузатые попы
и стройные
в мазурке вьются
морские
офицеры.
Сам Николай,
царь польский, палач финляндский,
вешатель всероссийский,
и прочая, и прочая —
с улыбкой благожелательной
жмет руки
генералам
на параде
А между тем —
снарядные заводы
готовят трехдюймовкам
железные отполированные
бутерброды
и учатся солдаты
по команде
штыками тыкать
в чучела.
И вот уже Вильгельм,
усы тараща
с австрийскою развалиной
под ручку —
обдумывает ультиматум
И вот уже
отбарабанивают немцы
несгибающийся шаг.
И вот уже
тяжеловесный эшелон
за эшелоном,
набитый доверху
(как сельди в бочке — люди)
ползет к позициям
к траншеям тащится
су-ро-о-во.
И вот уже
снарядами плюется
горластое орудие,
летит от взрыва
пыль,
грунт, кровь.
И сестры милосердия
стараются пригладить
ампутированные ноги
со всею нежностью
придворных баловниц.
А впереди
кавалерийскою грозой
набухнув,
разразилось поле —
пыль по полю,
дым,
смерть,
смрад.
так, — три года,
а на четвертый
в Петербурге
под красным знаменем
сгущаются
революционные рабочие с войсками,
и Николай,
усами дернув
дрожащею рукой
подписывает отречение.
За ним торопится
братец Михаил.
Народ свободен,
Гучков и Милюков
в восторге,
но —
в «запломбированном вагоне»
с Финляндского вокзала
приехали большевики, —
расчистить путь
через меньшевицкий сумрак
и болтовню керенскую —
в Октябрь.
Солистка Его Величества*
(Кадры)
Тонки ножки балерин,
триста юбок — на экран,
фаворитки томный танец
искажает
кошка драная,
дохлятина
кинутая
из райка.
Исте-е-е-рика-а!
Великий князь,
бородатый утешитель,
дарит колье
в 130 тысяч;
а кордебалетчица
Аня Васильева,
судьбы превратность испытав,
плохо успокаивается
со слюнявым
сановником,
скверно устроившим
«племянницу» и себя.
Наташа,
ее подружка,
соблазненная гвардейцем,
плюет на старика-министра
и гибнет жа-а-а-лостно.
А Наташин брат —
на фронте
простой солдат,
под офицерскими пощечинами
сохнувший
да в сердцах
«его благородие»
огревший, —
на беду себе
возвращается
в Питер.
Быстры ножки балерин,
триста юбок упорхнули
а Матильда — во дворец
мчится вихрем.
Великий князь —
неважный утешитель, —
стакан воды ему в лицо
Он после дурно спит…
А прима-балерину
провал
и революция бессониц
угнетают…
Но хуже всех
спалося в тот тяжелый вечер
режиссеру
Мих — Вернеру.
Варьетэ*
— Что ты там делаешь, толстый колбасник?
— Я стрыдаю в Варьете!
— Чем же ты страдаешь, толстый колбасник?
— Любовью стрыдаю, я, воздуха король… —
В цирковом куполе газ засверкал.
Одинадцать пудов на трапецию влезло.
Лопнуло трико и жир потек
на восхищенную перворядную лысинку,
покамест соперник, глиста Шершеневича,
дарит украдкой браслетки жене.
А в кафэ
перед столиком —
хриплой свиньей взвыл в карикатуру,
вдребезги мрамор; таитянка бежит
о лестницу краску ресниц ломая.
Любовник убитую руку скрючил,
И — ровно 3 часа и 8 минут —
быком лупоглазым с экрана убийца
— слезы, как жир по ветчине сползают! —
чтобы зритель умиленно сморкался в платок,
разыскивая свои новые галоши.