Раздался звонок, напоминающий по тембру электрический. Двигатели вновь заработали. Корабль начал описывать дугу, осторожно приближаясь к пристани. Вдоль другого его борта быстро проносился берег: черно-белые полосы приземистого маяка, полуразрушенный форт, портовые шлюзы, ряды домов вдоль набережной.
– Сегодня вовремя, – послышался чей-то голос. И кто-то поправил: «Почти». Возможно, это был один и тот же человек.
Матиас проверил время. Переправа заняла всего три часа. Электрический звонок раздался снова; затем, через несколько секунд, еще раз. Серая чайка, совершенно такая же, как первая, пролетела в том же самом направлении, так же медленно, не шевеля крыльями, она проследовала по той же горизонтальной траектории: тот же легкий поворот головы, склоненный клюв, направленный в сторону, неподвижный взгляд вниз.
Могло показаться, что корабль стоит на месте, никуда не двигаясь. Тем не менее сзади слышался шум винта, яростно перемалывающего лопастями воду. Совсем уже близкая, пристань возвышалась теперь над палубой на несколько метров: наверное, был отлив. Нижняя часть пологого спуска, служившего причалом, была более гладкой, отполированной водой и наполовину покрытой зеленоватыми мхами. Присмотревшись внимательнее, можно было заметить, как почти неуловимо приближается каменный край пристани.
Каменный край – острое, скошенное ребро, образованное пересечением двух перпендикулярных плоскостей: вертикальной стенки, уходящей прямо к набережной, и причального откоса, восходящего к гребню мола, – своим верхним концом достигает гребня мола и переходит в горизонтальную линию, уходящую прямо к набережной.
По обеим сторонам этой главной оси от набережной, еще более удаляемой эффектом перспективы, отходит пучок параллельных линий, которые благодаря яркому утреннему свету очень четко разграничивают между собой ряд последовательно расположенных, вытянутых горизонтальных и вертикальных граней: верхнюю плоскость массивного парапета, защищающего проход со стороны моря; внутреннюю стенку парапета; дорогу, идущую по гребню мола; неогражденную боковую стену, омываемую водами порта. Две вертикальные грани находятся в тени, а две остальные ярко освещены солнцем: это верхняя плоскость парапета во всю ее ширину и дорога, если не считать узкой темной полоски – тени от парапета. Теоретически в водах порта можно увидеть еще и перевернутое изображение всего ансамбля, а на водной поверхности – все в той же последовательности параллельных линий – тень, отбрасываемую высокой вертикальной стеной, уходящей прямо к набережной.
Ближе к оконечности пристани конструкция усложняется, дорога раздваивается: со стороны парапета к маяку ведет более узкий проход, а слева откос причала спускается прямо к воде. Именно этот наклонный и видимый лишь сбоку прямоугольник притягивает к себе все взоры; тень от продольной стены делит его по диагонали на два приятных глазу треугольника – темный и светлый.
Остальные плоскости видны нечетко. Воды порта не так спокойны, чтобы в них можно было разглядеть отражение мола. Его тень тоже представляет собой весьма расплывчатую полосу, очертания которой беспрестанно нарушаются плавным покачиванием водной поверхности. Что касается тени парапета на дороге, то она почти сливается с отбрасывающей ее вертикальной гранью. Впрочем, и дорога, и парапет заняты расставленными для просушки сетями, пустыми ящиками и большими плетеными корзинами – вершами для омаров и лангустов, корзинками для устриц, ловушками для крабов. Через эти нагромождения с трудом пробирается толпа людей, пришедших встречать пароход.
Сам же пароход во время отлива располагается так низко, что с палубы невозможно разглядеть ничего, кроме уходящей прямо к набережной отвесной стены мола, другой конец которой неподалеку от маяка обрывает причальный спуск (пологий склон, подножие которого завершается поверхностью более гладкой, отполированной водой и наполовину покрытой зеленоватыми мхами), находящийся все на том же расстоянии, как будто корабль стоит на месте, никуда не двигаясь.
Однако, присмотревшись внимательнее, можно было заметить, как неуловимо приближается каменный край пристани.
Утреннее солнце, как обычно, подернутое легкой дымкой, лишь слегка обозначило тени, которые, однако, достаточно ясно разделяли склон на две симметричные части – одну потемнее, другую посветлее, так что один из их острых клювов был направлен вниз, к подножию причального спуска, по откосу которого поднималась и плескалась среди водорослей вода.
Пароходик и сам продвигался к возникающему из темноты каменному треугольнику наискось, да к тому же так медленно, что, казалось, он вот-вот совсем остановится.
В укромном углу возле причального спуска размеренно и ровно – несмотря на легкие колебания амплитуды и ритма, заметные для глаза, но не превышавшие десятка сантиметров или двух-трех секунд, – то поднималось, то опускалось море. В нижней части наклонной плоскости вода попеременно то скрывала, то вновь обнажала толстые пучки зеленых водорослей. Время от времени, с несомненной регулярностью, периоды которой, впрочем, плохо поддавались вычислению, это убаюкивающее покачивание нарушалось волной посильнее: две водные массы, идущие навстречу друг другу, сталкивались, всплеснув как пощечина, и несколько пенных брызг у стены взметались немного выше.
Борт судна по-прежнему двигался параллельно краю причала; расстояние, которое их разделяло, мало-помалу все-таки сокращалось по мере того, как продолжалось – во всяком случае должно было продолжаться – его поступательное движение вдоль пристани. Матиас попытался найти какой-нибудь ориентир. В углу возле причального спуска, у бурой каменной стены, поднималась и опускалась вода. На таком удалении от берега на ее поверхности не виднелось тех мелких остатков мусора, которые загрязняют порты, оседая на дне. Водоросли, покрывающие нижнюю часть причального спуска, – то поднимаемые, то вновь опускаемые волной, – были свежими и блестящими, как будто выросли в морских глубинах; должно быть, им не приходилось надолго оставаться на открытом воздухе. Каждая небольшая волна увлекала за собой вверх свободные концы стеблей, а затем сразу же возвращала обратно на залитые водой камни, бросая их, как груду безвольно поникших спутанных лент, тянущихся в сторону пологого склона. Время от времени вода приливала немного сильнее, затопляя склон чуть выше, а затем скатывалась с него, оставляя в выемке между камнями крохотную сверкающую лужицу, в которой несколько секунд отражалось небо, а потом она сразу высыхала.
Наконец на дальней от себя вертикальной стене Матиас выбрал знак в форме восьмерки, выдолбленный достаточно отчетливо, чтобы служить ориентиром. Эта отметина находилась как раз напротив него, то есть в четырех-пяти метрах слева от той точки, где склон причала выходит из воды. Внезапный подъем волны скрыл ее из виду. Через три секунды, когда Матиас снова увидел место, с которого он старался не спускать глаз, у него уже не было полной уверенности в том, что он узнает замеченный им рисунок; на камне были всякие другие неровности, так же похожие и одновременно совсем не похожие на те два маленьких, соединенных друг с другом кружочка, вид которых он запомнил.
Вдруг что-то упало с вершины мола и осталось на поверхности воды: это был бумажный комок, по цвету напоминающий пачку обычных сигарет. В укромном углу уровень воды поднимался, в то время как с наклонной плоскости спуска откатывалась волна посильнее. Их очередное столкновение пришлось как раз на шарик синей бумаги, который погрузился в воду, всплеснув, как пощечина; у вертикальной стены взметнулись несколько пенных брызг, а пучки водорослей вновь скрылись в мощной волне, которая затем добралась и до впадинки, выщербленной в каменной кладке.
Волна сразу отхлынула; мягкие водоросли распластались на мокром камне, протянувшись вдоль него, в сторону пологого склона. Внутри светлого треугольника в маленькой лужице отражалось небо.
Но еще прежде, чем она успела окончательно высохнуть, сверкание лужицы внезапно померкло, как будто на нее легла тень какой-то большой птицы. Матиас посмотрел наверх. Серая чайка, подлетевшая сзади, снова так же невозмутимо и медленно начала описывать в воздухе ту же горизонтальную траекторию: концы ее неподвижных крыльев были слегка опущены, голова повернута вправо, круглый глаз устремлен на воду – или даже на корабль, а может, и вовсе ни на что.