НОЧЬ В УБЕЖИЩЕ
Ложишься спать, когда в четыре
Дадут по радио отбой.
Умрешь — единственная в мире
Всплакнет сирена над тобой.
Где звезды, что тебе знакомы?
Их нет, хотя стоит июль:
В пространствах видят астрономы
Следы трассирующих пуль.
Как много тьмы, как света мало!
Огни померкли, и одна
Вне досяженья трибунала
Мир демаскирует луна.
…Твой голос в этом громе тише,
Чем писк утопленных котят…
Молчи! Опять над нашей крышей
Бомбардировщики летят!
ЗАВТРА
Когда над стропилами щели
Умолкнут зенитные пушки,
Мы втащим узлы и постели
В убогие наши избушки.
Мы вычистим скарб этот жалкий
И щель нашу плугом запашем,
Посадим ночные фиалки
На бомбоубежище нашем.
И, все забывая на свете,
С улыбкой посмотрим с террасы,
Как наши беспечные дети
Играют осколками в классы.
ДОМ
Дом разнесло. Вода струями хлещет
Наружу из водопроводных труб.
На мостовую вывалены вещи,
Разбитый дом похож на вскрытый труп.
Чердак сгорел. Как занавес в театре,
Вбок отошла передняя стена.
По этажам разрезанная на три,
Вся жизнь в квартирах с улицы видна.
Их в доме много. Вот в одной из нижних
Рояль в углу отлично виден мне.
Обрывки нот свисают с полок книжных,
Белеет маска Листа на стене.
Площадкой ниже — вид другого рода:
Обои размалеваны пестро,
Свалился наземь самовар с комода…
Там — сердце дома, тут — его нутро.
А на вещах — старуха с мертвым взглядом
И юноша, старухи не свежей.
Они едва ли не впервые рядом
Сидят, жильцы различных этажей!
Теперь вся жизнь их, шедшая украдкой,
Открыта людям. Виден каждый грех…
Как ни суди, а бомба — демократка:
Одной бедой она равняет всех!
ОСЕНЬ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА
Еще и солнце греет что есть силы,
И бабочки трепещут на лету,
И женщины взволнованно красивы,
Как розы, постоявшие в спирту.
Но мчатся дни. Проходит август краткий.
И мне видны отчетливо до слез
На лицах женщин пятна лихорадки —
Отметки осени на листьях роз.
Ах, осень, лета скаредный наследник!
Она в кулак готова все сгрести.
Недаром солнце этих дней последних
Спешит дожечь, и розы — доцвести.
А женщины, что взглядом ласки просят,
Не опуская обреченных глаз, —
Предчувствуют, что, верно, эта осень
Окажется последней и для нас!
ПОГОДА
Ни облачка! Томясь любовной мукой,
Кричат лягушки, пахнет резеда.
В такую ночь и самый близорукий
Иглу в траве отыщет без труда.
А как луна посеребрила воду!
Светло кругом, хоть по руке гадай…
И мы ворчим: "Послал же черт погоду:
В такую ночь бомбежки ожидай".
ГАЗ
Есть некий газ. Ни с воздухом, ни с влагой
Несходен он на запах и на цвет,
Неуловим лакмусовой бумагой,
Но от него противогаза нет.
Он протечет в убежище любое,
Ты дверь закроешь, он войдет в окно.
И то, что было некогда тобою,
Вдруг замычит, в скота превращено.
Его симптом — не слезы и не кашель,
Он не из тех которыми бомбят,
Но от него синеют щеки наши
И распухают животы ребят.
Он душит все народы друг за дружкой.
Вслед за войной его приходит час…
Сам люизит — лишь детская игрушка
В сравненьи с ним! Царь Голод этот газ!
ЖИЛЬЕ
Ты заскучал по дому? Что с тобою?
Еще вчера, гуляка из гуляк,
Ты проклинал дырявые обои
И эти стены с музыкой в щелях!
Здесь слышно все, что делают соседи:
Вот — грош упал, а вот скрипит диван.
Здесь даже в самой искренней беседе
Словца не скажешь — разве если пьян!
Давно ль ты врал, что угол этот нищий
Осточертел тебе до тошноты?
Давно ль на это мрачное жилище
Ты громы звал?.. А что, брат, скажешь ты,
Когда, смешавшись с беженскою голью,
Забыв и чин и звание свое,
Ты вдруг с холодной бесприютной болью
Припомнишь это бедное жилье?
КУКЛА
(Ни слова сквозь грохот не слышно!..)
Ни слова сквозь грохот не слышно!..
Из дома, где мирно спала,
В убежище девочка вышла
И куклу с собой принесла.
Летят смертоносные птицы,
Ослепшие в прожекторах!
У женщин бескровные лица,
В глазах у них горе и страх.
И в этой семье сиротливой,
Что в щели отбоя ждала,
По совести, самой счастливой
Тряпичная кукла была!
О чем горевать этой кукле?
Ей тут безопаснее всех:
Торчат ее рыжие букли,
На толстых губах ее смех…
"Ты в силах, — спросил я, — смеяться?"
И, мнится, услышал слова:
"Я кукла. Чего мне бояться?
Меня не убьют. Я мертва".