И у всего экипажа глаза на лоб полезли. Стюард, сервируя шампанское для знакомства, не мог отвести от нее взгляда. Капитан лично покинул рубку, чтобы ее приветствовать.

Madame Constantino, повторял он; при этом он, как показалось Джону, больше обычного припадал на свой французский акцент.

«Прорицание» вышло в море и встало на якорь в устье бухты Портесето, в живописной близости к скалистому мысу, на котором гнездились чайки. На корме смонтировали трап для купания, водяную горку и трамплин, и день отдыха на море начался.

Каюта Джона была в самом носу судна, и путь оттуда был самый долгий. Поэтому, выйдя на купальную палубу, он не удивился, что Константина уже сидела на полотенце в миниатюрном черном бикини и втирала в кожу крем. Его скорее удивило, где пропадает Эдуардо.

– Не будете ли вы так любезны намазать мне спину? – попросила она, так вскинув взгляд, что он снова превратился в неловкого подростка-школьника.

– Да, конечно. – Его ли это голос? А, была не была. Он взял из ее рук тюбик и приступил к исполнению, размазывая ей по спине белую массу.

– Пожалуйста, и под бретельками тоже, – подала она голос и предложила: – Может, расстегнуть?

– Не надо, – поспешно заверил Джон. – Я справлюсь и так.

У него пресекалось дыхание, когда он скользящими руками заезжал ей под лифчик. Как далеко он может зайти по бокам, чтобы добраться до груди? И куда вообще запропастился этот Эдуардо? Солнце припекало, на лучистой белой палубе все плавилось, запах ее кожи смешивался с ароматом крема.

– Спасибо, – закончила она процедуру. – Теперь давайте я вас.

Джон был рад, что лежал на животе, когда она оглаживала его спину. Ему пришлось еще довольно долго оставаться на животе и после того, как она закончила втирать крем. К счастью, наконец-то появился Эдуардо и отвлек ее внимание.

Вначале они спустились к воде по трапу, медленно и осторожно, потому что вода была холодная. При погружении захватывало дух, но потом все было великолепно – плавать, чувствовать под собой глубину, бескрайнюю даль вокруг и огромный, сияющий корабль под боком.

Они скатывались по горке в воду, с визгом и воплями, как маленькие дети, а Эдуардо отважился прыгнуть вниз головой с трамплина.

Потом, усталые и остывшие, они лежали на жаркой купальной палубе на полотенцах. Корабль покачивался на волнах, и их убаюкало до блаженной дремы. Солнце согревало и пронизывало кожу. Все утратило свое значение – и огромное состояние, и пророчество, не осталось ничего, кроме этого дня, дрожащего зноя и криков чаек в бесконечной синеве.

– У нас на борту есть и водные лыжи, – встрепенулся Эдуардо. – Кто-нибудь хочет покататься на водных лыжах?

– Нет, спасибо, – сонно пролепетала Константина. – Обо мне не беспокойтесь.

– Я тоже нет, – проворчал Джон, который никогда в жизни не катался на водных лыжах и до этого мгновения даже никогда о них не думал.

– Вы сами не знаете, что теряете, – ответил Эдуардо и поднялся.

Его идея привела в движение всю команду и разогнала тишину и спокойствие. На воду спустили шлюпку, достали лыжи, закрепили фал, и вскоре лодка понеслась по волнам, а Эдуардо на лыжах вслед за ней.

– Значит, вы тоже адвокат? – спросил Джон, пытаясь начать беседу, раз уж они остались одни.

Константина отвела со лба волосы и улыбнулась.

– Чтобы быть точной, я работаю референтом в прокуратуре. Я подозреваю, что Эдуардо поддерживает со мной контакт ради информации из вражеского лагеря.

Это подозрение Джон не очень разделял, но ничего не сказал, потому что ничего умного не пришло ему в голову.

– Красивый корабль, – сказала Константина.

– Да, – кивнул Джон. – Это правда.

– И хорошо тут валяться, когда все море в твоем распоряжении.

– Да. – Он сам себе уже казался идиотом.

Как будто специально ему на выручку явился стюард с телефонной трубкой:

– Просят к телефону синьора Вакки.

Они вскочили, маша руками и крича, и шлюпка вскоре причалила. Эдуардо, казалось, уже знал, в чем дело, потому что взял трубку с самым безмятежным выражением лица.

– Pronto! – сказал он и некоторое время слушал. – И где он сейчас? Да. Понял. Нет, ничего не предпринимайте. Я приеду немедленно.

– Какая жалость, – сказал он им, отдав трубку стюарду, – придется ехать во Флоренцию. Один из немногих случаев, да что там, единственный… с освобождением под залог и так далее… Я должен немедленно вмешаться.

– Как жалко уезжать! – воскликнула Константина. – Когда здесь так хорошо!..

– Нет, нет, вы, конечно, оставайтесь здесь, – поспешно ответил Эдуардо. – Меня отвезут в Портесето на шлюпке, это недалеко. Я только оденусь.

И он прошлепал мокрыми ступнями в салон, а Джон недоверчиво смотрел ему вслед. Все произошло слишком уж отрепетированно. Этот пройдоха…

– Все подстроено! – прошипел он Эдуардо.

Тот осклабился:

– Тс-с! Будь же гостеприимным хозяином!..

Шлюпка умчалась в сторону берега, и Джон смотрел ей вслед со странным ощущением в чреслах, будто они уже больше него знали о том, что произойдет.

Он снова сел на свое полотенце, избегая смотреть в сторону Константины. Она тоже села, оперлась на локоть, и ее налитые груди показались во всей своей красе.

– Жарковато здесь, на солнцепеке, вы не находите? – спросила она нежным голосом, который никак не мог принадлежать будущему прокурору.

– Да, – сказал он глухо. – Жарковато.

– Может, спустимся вниз?

– Если хотите…

В салоне было приятно прохладно и благодатно сумеречно после слепящего солнечного света.

– Может, покажете мне корабль? – попросила Константина.

– Да, с удовольствием. Что бы вы хотели увидеть? – спросил Джон, думая о рубке, машинном отделении или о камбузе.

Константина подняла на него свои большие глаза.

– Я бы хотела взглянуть, как выглядит ваша каюта.

Вон оно как. Джон только кивнул и пошел впереди. Его каюта. Его коллекция марок. Неужто его можно так запросто свести с кем угодно?

Они шли по длинному коридору, по коврам, под позолоченными светильниками. Все оплачено деньгами, которые делают его таким сексуально привлекательным.

Но, может, все это ему лишь почудилось? Мужчины ведь предрасположены в отношении женщины видеть то, что они хотят видеть, а?

– Это здесь, – сказал он и открыл дверь.

– С ума сойти, – ахнула она и огляделась, повернулась вокруг своей оси, чтобы полюбоваться обстановкой, драгоценными стенными шкафами, потолком, обтянутым кожей, искусным рассеянным освещением. – И круглая кровать! – Она опустилась на нее, на эту безумную, огромную кровать, похожую на лужайку для игр какого-нибудь арабского владыки, по-кошачьи изогнулась на шелковом покрывале, и у Джона отвисла челюсть.

Она замерла, подняла голову, зафиксировала его своим загадочным взглядом, потянулась руками за спину, расстегнула и сняла верхнюю часть купальника.

Джон неотрывно смотрел на нее. Каждая клетка его тела горела, прокаленная солнцем. Или от желания? Трудно различить. Сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз спал с женщиной? Много. Месяцы.

– Что… – начал он, облизнул губы, снова начал, пересохшим, еле слышным голосом: – Что вы делаете?..

Она не сводила с него пристального взгляда, потом упала навзничь, стянула свои трусики – через бедра, через колени, через лодыжки.

Джон чувствовал, как колотится его сердце, как бьется кровь – в жилах, в голове, в его мужских частях, и голос, который кричал ему, что все это сговор, сводничество, был едва слышен в гуле крови и стуке сердца. Она лежала, простершись, длинноногая, длинноволосая, нагая, желанная. К черту Эдуардо со всем его мухлежом. К черту! Все это шито белыми нитками, подстроено, обговорено. И как она прогнулась в спине, как кошка. И как он на нее смотрел. Как она пахла солнцем, морской солью, солнечным кремом. И как она блестела там, где раскрылись ее ноги…

К черту все сомнения и рассуждения, думал Джон, тоже стягивая с себя плавки.