Бенджамин смотрел на него в течение нескольких секунд, затем с сожалением кивнул.

— Ладно, — повторил Альбрехт. — Очевидно, сейчас мы оба не готовы к разговору. Откровенно говоря, мне на подготовку потребуется некоторое время, даже просто для того, чтобы оправиться от потрясения и убедиться, что мой мозг снова работает, и последнее в чём мы нуждаемся — это посвятить себя исполнению плана, который мы не продумали настолько хорошо, насколько это только возможно. Мы должны понимать, что в нашем распоряжении ограниченное время, но я не собираюсь хвататься за первые попавшиеся решения — они могут сделать ситуацию только хуже. Таким образом, мы не должны принимать решения до тех пор, пока у нас не будет возможности оценить их. По твоим словам — Колин уже в пути?

— Да, Сэр.

— Тогда, как только он появится, мы втроём должны пройти все, что получили на данном этапе от точки до точки. Должен ли я предположить, полагаясь на твою обычную предусмотрительность, что все отчёты с последними данными у тебя с собой?

— Я полагал, что Вы захотите увидеть их лично, — сказал с поклоном Бенджамин, доставая из кармана чип памяти.

— Одна из радостей начальства — наличия компетентных подчиненных, — высказался Альбрехт уже практически нормальным тоном. — В таком случае, — он протянул левую руку за чипом, в то же время правой активируя личный терминал, — давайте посмотрим на то, чего нам придётся лишиться.

Глава 18

— Прошу на борт, Чин-лу. Приятно видеть Вас снова.

— И мне Вас тоже, Хонор, — ответил Чин-лу Андерман, герцог фон Рабенстранге, тепло пожав протянутую руку.

Андерманский адмирал, приходящийся также двоюродным братом императору Густаву, был человеком невысокого роста — не намного выше Жака, дядюшки Хонор. И так же, как и у Жака Бентон-Рамирес-и-Чоу и у самой Хонор, у него были темные раскосые глаза. В тот момент, когда они стояли в приемной части адмиральских апартаментов на борту КЕВ «Император», эти глаза светились неподдельной теплотой — под стать его словам, а рот его расплылся в широкой улыбке. Нельзя сказать, что он и Хонор всегда были в таких отличных условиях.

— Я рада, и на самом деле удивлена, что они смогли вернуть Вас сюда так быстро. — продолжила она, и герцог пожал плечами. Из андерманской столицы в звездной системе Нового Потсдама до двойной звезды Мантикоры шесть дней пути на курьерском судне при использовании сетевого терминала Грегор. Чтобы добраться сюда так быстро — меньше одного полного дня после прибытия Бенджамина Мейхью — Рабенстранге должен был вылететь не позднее двадцати четырех стандартных часов после прибытия к императору Густаву курьера от Элизабет.

— Не буду притворяться, что путешествие на борту многолюдного плебейского почтового судна это именно то, что подходит представителю моего возвышенного аристократического рода, но это предоставляет преимущество добраться к месту назначения в спешке. Однак, — улыбка Рабенстранге слегка увяла, — возможно не в такой спешке, с какой бы отправились другие люди, если бы дело не касалось обоснованности существования «полосного двигателя».

Его голос был приподнят немножко на последнем предложении, почти (но не совсем) превращая его в вопрос, и настала очередь для Хонор пожать плечами.

— Все, что я могу Вам сказать, так это то, что, насколько уверен Нимиц и другие древесные коты, Симонс говорит то, что сам считает правдой. И насколько уверены адмирал Хемпхилл и другие технические специалисты, рассказанное им объясняет многое из случившегося. Согласно общим впечатлениям наших разведывательных служб, вся предоставленная им техническая информация выглядит достоверной и теоретически непротиворечивой.

Рабенстранге пристально взглянул в ее глаза, затем кивнул одобрительно, и Хонор почувствовала его удовлетворение ответом. Она, конечно, не могла быть стопроцентно уверенной, но ей показалось, что он был удовлетворен на нескольких уровнях. Как минимум, ее словами.

— Это именно то, что я ожидал услышать. — ответил он спустя некоторое время.

— Вы ожидали услышать, что я полагаю, что он сказал правду, или что я, как хороший и преданный Королеве офицер, скажу Вам в любом случае, что он сказал правду? — спросила она с чуть более кривой, чем обычно, улыбкой.

— Ожидал услышать, что Вы мне скажете то, что Вы лично считаете правдой… и Вашу оценку того, что может быть воспринято реалистически, а что нет. — ответил он.

Брови Хонор взметнулись от такой откровенности его ответа (или, по крайней мере, недипломатической прямоты), и она фыркнула от изумления.

— Хонор, Вы никогда не станете хорошей обманщицей, — сказал он ей, — и только дурак, коим Императрица Элизабет конечно же не является — будет ожидать от Вас успехов на этой дорожке. Я вполне уверен, что именно поэтому она пожелала, чтобы я сначала поговорил с Вами, прежде чем она поговорит со мной.

— Ну почему все постоянно говорят мне, что я неумелая лгунья? — слегка жалобно спросила Хонор. — Я признаю, что не имела так много практики, как, например, профессиональный дипломат или продавщица подержанных аэрокаров. Но все же…

— В этом нет ничего личного, — ответил ей Рабенстранге с утешающей улыбкой, — никто не может быть совершенен во всех областях. Вы были слишком заняты изучением способов превращения звездных кораблей в груды металлолома, и у Вас не было времени на освоение искусства двуличия и уверток. — Он погладил ее по руке. — Не воспринимайте это слишком серьезно.

— Постараюсь запомнить это. — ответила она с ответной улыбкой.

— Хорошо.

— Но я все еще заинтересована услышать Вашу интерпретацию того, почему Элизабет послала Вас сперва ко мне.

— Это очень просто, вообще-то. Элизабет желает заверить меня в том, что она и Причарт сказали правду императору Густаву, прежде чем мы сядем обсуждать с ней детали. Она хочет утвердить это в моей голове таким образом, чтобы я воспринимал все ее последующие предложения без сомнений относительно истинности их мотивов.

— Понимаю.

Хонор приподняла задумчиво голову. Элизабет не сказала ей точно, почему же она хотела, чтобы с Рабенстранге поговорила сперва Хонор. О, Императрица упомянула несколько причин, в том числе профессиональные и личные отношения между Хонор и Рабенстранге, которые сложились за эти годы. Но все же Хонор чувствовала, что это не все, что Элизабет имела ввиду. Теперь, вспоминая уловленные мыслесветы Императрицы во время того разговора, она решила, что слова Рабенстранге имеют смысл.

— Хорошо, если Вы правы относительно этого, — сказала она, — я полагаю, что мы должны двигаться вперед и обговорить остальное расказанное Симонсом и МакБрайдом. Но сначала присаживайтесь.

Она указала на удобное кресло, и Рабенстранге кивнул. Они оба пересекли приемную, сопровождаемые майором Шиангом Шенком и капитаном Спенсером Хоуком. Шенк, чей рукав украшала нашивка элитного гусарского полка Андерманской империи «Мертвая Голова», технически был старшим военным помощником герцога Рабенстранге — но это было всего лишь вежливое прикрытие. В действительности, служащие «Мертвой Головы» были ответственны за личную безопасность членов Андерманской династии, вследствие чего между Шенком и Хоуком сложились доверительные отношения, базирующиеся на взаимном уважении и профессионализме. Ни один из них не был вполне счастлив фактом наличия оружия на бедре у охранника противоположной стороны, но они были вынуждены мириться с этим, поскольку оба были ответственны за защиту подопечных, которым по закону была положена постоянная вооруженная охрана.

Это ограничение и так в большинстве своем могло бы сделать ситуацию неловкой, но все становится еще хуже в ситуации с Рабенстранге, даже несмотря на его личную дружбу с Хонор. Вообще, ситуация могла бы стать даже невозможной, если бы император Густав не сделал для Хонор специфическое исключение из всеобщего правила, согласно которому никто, кроме назначенных андерманских сотрудников безопасности, не имеет права находиться при оружии поблизости от членов Андерманской династии. Частично это стало возможным потому, что представители андерманской службы безопасности были в курсе наличия встроенного пульсера в искуственной руке Хонор, которую ей было бы несколько затруднительно оставить дома ради социального мероприятия. Но это было также признаком особого доверия к ней, и она часто задавала себе вопрос, насколько тяжело Рабенстранге постоянно иметь дело с маниакальной подозрительностью окружения императора.