МОЯ ЛЮБОВЬ И ГРУСТЬ…
БАГРИЦКИЙ
Теперь бы выйти
и условным свистом
Товарищей по-прежнему позвать.
Преследовать бы вновь контрабандистов,
В широкую морскую ночь стрелять.
Идти туда, где милый Ламме дремлет,
По Украине Когана искать,
Предчувствуя неведомые земли,
Стоять на палубе, глядеть и ждать.
Свистеть и щелкать над одесским летом,
Чтоб на тоскующий, тревожный зов
Все соловьи из ярмарочных клеток
Рвались на родину свою.
И вновь —
На плечи сумку и под ветер знойный,
Весь эскадрон уже давно в пути.
Но на постели тихо и спокойно,
И видит он — не встать и не пойти.
Он видит — рыбки плавают.
Пустая
Большая комната.
Тетрадь лежит.
Раскрыты окна. Кашель подступает.
А сердце все по-прежнему стучит.
Раскрыты окна тем же все стремленьям,
Все так же Коган падает в борьбе.
И он сидит, томимый вдохновеньем,
И море Черное зовет к себе.
Зовет товарищей.
И плещут воды,
Шумят порты одесские.
Идут
Механики, чекисты, рыбоводы,
Ветра Украины с собой ведут.
Они идут в запыленной одежде,
Все верные призванью своему.
Желать, желать,
Желать опять, как прежде,
И море Черное идет к нему.
И поднимается он в астме душной,
Чтобы среди товарищей опять
Рассказывать о радости минувшей
И к радости грядущей призывать.
НА СТАРЫХ МОГИЛАХ
Земля зарубцевалась. И на ней
Все больше радости, меньше утрат.
Могилы неоплаканных людей,
Притихшие, поросшие, молчат.
Что здесь увидите, придя сюда?
Упавший столб. Ушедшие года.
Легко взглянуть на них,
Легко забыть.
Упавший столб уж начинает гнить.
Гнезд ящериных нежится уют.
Вылазят ящерицы, солнце пьют
На холмиках, пригретых в тишине.
И видят люди: в этой стороне
Спокойно небо и земля цела.
И чередом своим идут дела.
И меньше, меньше с каждым днем утрат,
Но нам все так же, так же дороги
Свидетели неутоленных клятв —
Запекшиеся холмики могил.
Мы здесь давно. Мы здесь стоим года.
В дождях тягучих, в шелесте и мгле.
В февральских судорожных холодах.
В июньском нетерпенье, на земле,
Живущей взрывами больших страстей…
Мы здесь стоим и слышим: по ночам
В нетлеющем безмолвии костей
Они о мщении взывают к нам.
Зовут и ждут они.
Зовут и ждут.
И обещают, только б час пробил,
Вся скорбь, весь гнев, скопившиеся тут,
К знаменам нашим выйдут из могил.
МОЙ СИНГАПУР
Мой Сингапур!..
Давно, не помню,
Когда и почему возник
Мой Сингапур.
Свою всю ровню
Я посажу на белый бриг.
За нами, как последний зов,
Светясь, качнется все родное.
В тропических ветрах, под зноем
Нам снившихся материков
Промчимся мы.
Я сода-виски
Налью, мы выпьем по-английски.
Наденем кители, закурим
И бросим якорь в Сингапуре.
С ленивым прищуром британки
Глядят на трепет вымпелов,
Пропели медленные склянки
На побережье. Тяжело
Тропические ливни пали.
И все кричат на рикш: «Скорей!»
Мы не за это укрощали
Все волны пройденных морей…
Все это мы пока забудем.
На время. Мы пройдем сперва
К отверженным и черным. К людям
Глядящим в землю.
Но и там
Быть долго не придется, чтобы
Проверить клятвы и накал
Накопленной любви и злобы,
Что в детстве еще каждый знал,
Для этого немного надо —
Друг другу поглядеть в глаза.
Большой, в кокосовой прохладе,
В прибоях океана — зал,
Как парус, как виденье, светел,
Взойдет над Сингапуром.
В нем
Малайской румбы жар и трепет,
Британских трубок дым и пепел.
Вот мы туда и завернем.
Нам усмиренных вин и пива
В надменных чашах поднесут.
В ответ, раскланявшись учтиво,
Я тост за всех произнесу.
Я так скажу:
— Живите, лорды,
Вам материк под счастье дан.
Для вас — послушный и негордый —
Поет Индийский океан.
Живите,
Небо в вечном мае.
Здесь ярок зной, здесь тень густа.
Все черные с рожденья знают
Молитву вашего хлыста.
Живите. Будет час — придется
Под тропиком похолодеть,
Тогда никто уж не спасется
Ни на земле, ни на воде.
Тогда и солнце будет хмурым.
Скользнув, как тени, в дым кают.
Отверженные Сингапура,
Вас на отмщенье позовут.
И ваших жизней будет мало,
Чтоб утолить надежды бурь.
Вставай, прекрасный и усталый,
Мой Сингапур, мой Сингапур!