А снег валит! Целый день. Мой гостевой домик уже в белом плену.

Таджик расчистил двор от сугробов, прорубил лопатой дорожки от барского дворца к воротам. Заваленный снежными горами вход в мой домик оставил нетронутым. И мне пришлось самой откапываться.

Адель худеет. Ничего не ест. Пьет только соки фреш, которые я выжимаю каждое утро из яблок, моркови и тыквы. Диабет тут ей обеспечен, если верить Елене Малышевой с ее программой «Жить здорово». Мне тревожно за Адель, и я, скинув с себя обличье кроткой филиппинки, говорю ей об этом.

– Я сама знаю, как мне жить, – высокомерно осаждает мой пыл Адель.

И изнуряет себя на тренажерах. В спортзале. Потом становится на весы, разочарованно смотрит на цифры. Сбросила всего триста граммов. Ревностно всматривается в меня и… предлагает мне взвеситься. У меня – минус два килограмма. Я таю на уборке дома.

Мы наблюдаем друг за другом. Мне она уже понятна. Я же для нее, кажется, еще загадка. Колбасы-сосисок не ем, от ветчины отказываюсь. Творожки в глазури игнорирую. Сгущенку и майонез с презрением отвергаю. Насмотрелась «Среду обитания»! Только здоровая пища!

Адель в недоумении.

Мы с ней в бассейне.

Я вылизываю бассейн. Шваброй с махровыми забубонами.

Бассейн шикарный, цвета белого золота. Вода в нем – словно идеально обработанный голубой топаз. Потолки высокие, как в храме. Подсветки с бриллиантовым блеском. Колонны величественные. Как зимний кавказский хребет за высокими окнами бассейна.

Адель кайфует в бассейне. Устраивает показательные заплывы. В одну сторону брасом. Назад кролем. И уже плывет на спине. Демонстративно фыркает, нежится в теплой глади, распластавшись лягушкой.

Я не люблю воду. Наверное, в прошлой жизни я была «Титаником».

Фендебоберная махровая швабра, купленная вчера за тысячу рублей, все время ломается. Спадает с ручки. И мне приходится помногу раз налаживать ее хитрый механизм. Дорогие игрушки для богатых лохов! Дурят наш народ, как хотят.

Адель все плавает. Я все на швабре летаю.

А с потолка шикарного бассейна падает штукатурка. По дорогим стенам и окнам струится потный конденсат. А по углам расползается зловещий грибок, любитель влажности. Что-то не так сработали строители. Халтурщики!

Адель потеет во французской маске, спрятав лицо в махровое полотенце. Она лежит на диване в шелковых подушках. Тут же ее Гена, в синем халате и с сигареллой в зубах. Пялится в телевизор.

Я потею, протирая лестницу из ценного бука, на трех этажах господского дома. За эту буковую лестницу хозяева отвалили миллион рублей. А она хрупкая и крошится, как вафельные пирожные. На ней уже оставлен четкий след от тапочка Гены, как символ искренней веры хозяев в кристальную честность строителей. И теперь по лестнице все ходят бережно и босиком, делая основной упор на поручни.

Сейчас я на уровне зала-студии, где разлеглись хозяева. Пот с моего лица льется струями. Как конденсат по стенам их бассейна. Поры открыты, кожа очищается! Лицо сияет. Лучшая очистка для кожи, между прочим! Натуральная.

Бутафорские очки сползли с моего мокрого лица. Косынка спала. Длинные шоколадно-карамельные волосы рассыпались по плечам. Мое бесформенное серое платье из «Хуманы» сегодня в стирке. И я в узких розовых брючках и в голубой футболке.

Чувствую, что он на меня смотрит.У меня выражение лица предупредительно-исполнительное, как и подобает настоящей филиппинке. Маска, которую я не снимаю уже почти месяц. У него… Да хрен его знает, какое у него! Я не смотрю в их сторону. Мое дело – швабра! И я продолжаю беззвучной и незаметной тенью передвигаться по их дому.

Собакам от говядины и форели уже тошно. Они едят вяло и равнодушно. Я украдкой бросаю им сухарики и сыр. Но и от этого у них никакой радости.

Шерхан вообще воротит морду от миски. И с любопытством наблюдает за черной птицей с длинным оранжевым клювом, которая повадилась питаться с собачьего стола. И уже прописалась у вольера, на развесистом дереве, а завидев меня, начинает требовательно кричать, широко раскрывая свой яркий клюв. И мне будто слышатся ее каркающие слова:

– Маруся-я-я! Да-а-ай сыра!

Птица нагло ходит прямо у собачьей морды, клюет только сыр «Пармезан», а сухарики игнорирует. Разборчивая! И ухом не ведет, что лишь миг – и она может потеряться в пасти волкодава.

Что это за птица? Я открываю ноутбук и ищу птицу с оранжевым клювом. Она! На фото – наша наглая приживалка. Это черный дрозд. Надо придумать ему кличку. Коль уж он приручился и меня за свою хозяйку принимает. Пармезан! Чем не кличка для дрозда?

Адель вернулась из спортзала. Набегалась по дорожке. Красная и раздраженная. И от нее пахнет «Ариэлем». Весь дом их пропах стиральным порошком. И только в летней кухне воздух свежий. А на улице он хрустальный.

Хозяйка собралась в город за покупками. Таджик Радик моет ее машину.

У Гордика сегодня день рождения. Адель спрашивает меня, чего я хочу из еды.

– Да спасибо. Все есть. Разве что конфет дешевых.

Адель молча уставилась на меня. В ее глазах я читаю недоумение, злость и даже обиду. И мне кажется, что вот-вот слезы польются из ее прозрачно-серых глаз.

– Мы даже своим кошкам никогда ничего дешевого не покупаем.

Вечером Адель принесла мне в летнюю кухню два пакета с дорогими шоколадными конфетами. А собакам – куры-гриль в серебристой фольге. И торт из фуагры. Псы нюхнули торт и отвернулись.

Да, уж!

Таджик со мной не здоровается. Мужик называется! И я делаю вид, что в упор не вижу его, занятая своими обязанностями. Я в доме. Он во дворе. Но мы все же пересекаемся, и эти встречи неприятны мне. Он хмур и неприветлив. И умудряется почти каждый день припахать меня. По мелочам. А мне как-то неудобно отказать.

Два гастарбайтера в барском доме, объединенные одним рабским положением, откровенно враждуют!

И я начала закрывать дверь своего гостевого дома на ключ, чтобы хитрый азиат не подбросил мне чего-нибудь из хозяйского дворца. Украшения дорогие, например, швейцарские часы или мобильные телефоны, разбросанные по всему дому. Чтобы не подставил меня. От этих друзей всего можно ожидать. Он в дом не заходит, но моет машины в гараже, который под домом. И там есть вход в цокольный этаж. Если захочет – проникнет.

Надо же! Увидел во мне, приехавшей из Украины, даже не ровню, а человека, еще ниже по уровню жизни. И, как всякий холуй с психологией раба, начинает меня принижать. Грузить. А перед хозяевами – на задних лапках.

Интересно за всем этим наблюдать. Скоро хозяева свалят в Москву.

Как будут разворачиваться события, и не представляю. Надо красиво выйти из этой ситуации. А то я себя знаю. И ментов на него могу натравить, и вольер забыть закрыть… Если меня все это достанет. Но тогда меня выпрут досрочно. А мне еще полгода надо ишачить на квартиру.

Адель меня предупредила, чтобы я таджику не говорила, что я из Украины. Иначе участковый с меня будет брать по пятьсот рублей за нелегальное трудоустройство.

С меня возьмешь! Шиш! Адель еще не знает, что этот участковый пойдет у меня по статье за вымогательство.

Ой! Опять занесло меня! Я тут «хто»? Я же филиппинка, безмолвная, безропотная и беззащитная! Качать права? Какие права? На баррикады с метлой и поролоновой губкой? Смешно!

Сегодня у нас был шоппинг. Ездили в Геленджик. Сначала Адель выложила круглую сумму за спортивную одежду в магазине «Адидас». Набрала курточек с мехом, без меха, костюмов спортивных, обувь. Завалила пакетами весь салон машины. Она любит марки «Найк», «Пума», «Адидас». Это я уже просекла, с утюгом в обнимку. И по безмозглой стирке.

Почему безмозглой?

Стирка беспощадная, ежедневная. Машинка работает постоянно. Все новые вещи через несколько стирок становятся секонд-хендом. Черный шарфик «Адидас», кокетливо повязанный на шее Адель при встрече в аэропорту, уже прокрутился в центрифуге несколько раз. Потерял вид и форму. И, как и многие вещи, был выброшен в мусор.