Старик задрожал.

— Берегитесь! — шепнула ему Зоя, приблизившись к нему. — Если император пренебрегает до такой степени смертью, то у него непременно есть талисман, который предохраняет его от гибели, и тогда ваша месть бессильна!

Мануил окинул отца и дочь насмешливым и презрительным взглядом.

— Ты дурно поступил, Никетас, забыв прошлое, — продолжал Комнин. — Тебе не следовало искушать судьбу. Если бы ты не явился сюда, то мог бы наслаждаться жизнью еще много лет, но теперь ты погиб. Уезжая из Венеции, я принесу ей две очистительные жертвы в лице отца и дочери, радующихся теперь моему отчаянию.

Но эта угроза, казалось, не смутила логофета и Зою. Они отошли от Комнина и приблизились ко льву, при виде которого губы цезаря искривились злой усмешкой. Он обернулся к Аксиху и, указывая на отца с дочерью, проговорил холодно:

— Отдай их льву.

Укротитель улыбнулся и подошел молча к своему любимцу.

— О, как ты великодушен, Мануил! — воскликнула гречанка, посмотрев насмешливо на властелина Византии и наклоняясь к животному, чтобы погладить его косматую голову.

Лев весело поднялся с земли.

— Гассан! — приказал зверю Аксих, указывая на Никетаса. — Взять его!

Все присутствующие вздрогнули, ожидая, что лев кинется на старика и растерзает его, но лев спокойно стоял в той же позе.

— Гассан! — повторил укротитель сердито. — Что же ты перестал слушаться моего голоса?

— Не трать по пустякам слова! — перебила гречанка. — Не заставляй льва, если ты не хочешь сам попасть на его зубы.

Говоря это, она продолжала гладить льва, указывая ему на Аксиха. Гассан глухо зарычал и взглянул на своего господина с такой угрозой, что тот затрепетал всем телом.

— Пресвятая Богородица! — воскликнул он. — Что это за чудо: лев перестал узнавать меня и повинуется воле этой женщины!..

— Хотелось бы мне знать, гордый цезарь, так же ли мало боишься ты разъяренного льва, как яда, кинжала и чумы, — произнесла Зоя вызывающим тоном.

Комнин вздрогнул, но не сказал ни слова.

— В этом можно, впрочем, сейчас убедиться, — продолжала она. — Отчего не воспользоваться удобным случаем испытать степень отваги победителя Антиохского Геркулеса. Вперед, Гассан, бери нашего врага! — крикнула она льву, придав своему голосу выражение ненависти и злобы.

Между тем Мануил Комнин успел уже вернуть свое хладнокровие и ожидал с непоколебимой верой в свою силу, которая выручала его столько раз из опасностей, приближения страшного противника.

После нового поощрения со стороны Зои лев бешено зарычал и бросился на императора.

Последний стоял твердо, как дуб, и даже не пошатнулся от толчка, который опрокинул бы десяток силачей, защищаясь левой рукой, исцарапанной в кровь когтями животного. Он ловко прицелился ножом и выколол льву глаз.

Гассан взревел от боли и покатился по земле, но затем он вскочил, бросился снова на Комнина и запустил в плечо свои острые зубы. Горячее дыхание уже жгло лицо императора, но ловким движением увернулся он от страшной пасти и выколол зверю его последний глаз.

Обливаясь кровью, ослепленный, лев упал на землю, испустив такой жалобный вой, что ужас овладел всеми присутствующими.

Хотя и сильно помятый, Мануил встал, спокойный и невозмутимый как всегда.

— Бедный Гассан! — проговорил насмешливо Мануил. — Напрасно повиновался ты капризам прекрасной Зои. В наказание за это я не убью тебя, чтобы ты, лишенный зрения, был посмешищем детей. Что же касается тебя, Никетас, и твоей дочери, я дарю вам жизнь за вашу смелость и дам вам спокойное убежище... Добрые товарищи, — продолжал он, обращаясь к матросам и бросая им горсть золота. — За хижиной Орселли есть гондола, в которой вы должны перевезти этого старика и его дочь на ваши галеры, с которых вы ушли... Кризанхир, назначаю тебя начальником этой экспедиции, так как мне известно, что ты любишь эту девушку, заставившую тебя забыть о своей обязанности в отношении меня, твоего законного повелителя.

Слова эти были произнесены таким саркастическим тоном, что аколут посинел от ужаса, поняв, что император знает о его участии в заговоре, который не состоялся благодаря благородному поступку Валериано Сиани. Он поклонился молча, зная, что всякое оправдание будет бесполезно: Мануил Комнин не изменял никогда своих решений.

Между тем Антонио, Пиетро и два других матроса делили между собой золото, брошенное им Комнином, громко прославляя его неустрашимость, силу и великодушие.

Мануил подошел к молодому патрицию, присутствовавшему при этой сцене с равнодушием человека, которому нет больше ни до чего дела. Он забыл в эту минуту и родину, и свое горькое положение, и с немым отчаянием смотрел на свою возлюбленную Джиованну, эту венецианскую жемчужину, метавшуюся в мучительной агонии на горячем песке.

Смерть наступала. Лицо Джиованны чернело все сильнее и сильнее, но угасавший взгляд ее не сходил с лица Сиани. Казалось, что, прежде чем переселиться в вечность, молодая девушка старалась запомнить дорогое ей лицо, чтобы унести с собой воспоминания о прежних счастливых невозвратимых днях.

Комнина тронуло это безмолвное страдание.

— Сиани, — сказал он мягко. — Ваша Джиованна умирает, но пусть вам послужит утешением в горе мысль, что она любила вас до последнего мгновения. Она приняла мое предложение, только для того, чтобы избавить своего возлюбленного от смерти... Прощайте! Я нашел в вас великодушного врага, и двери Бланкервальского дворца будут открыты для вас всегда. А теперь на прощание позвольте дать вам последний совет: не приближайтесь к своей возлюбленной: дыхание ее смертельно.

— О, смерть не страшна мне! — воскликнул Сиани, выйдя, наконец, из своего оцепенения. — Пусть придет она, я встречу ее с радостью!.. Джиованна, моя дорогая Джиованна, я не оставлю тебя, я отправлюсь вместе с тобой!

Говоря эти слова, он, как безумный, бросился на грудь умирающей и прильнул губами к воспаленным ее губам.

Между тем Никетас и Зоя удалились в сопровождении матросов и Кризанхира, который уже придумывал план мести Мануилу, если чума пощадит его.

— Я выполнил свою задачу, — проговорил император задумчиво. — Я оставляю в Венеции чуму и междоусобный раздор. Я ослабил своего врага и уверен, что он долго не забудет этого и не будет мечтать о том, чтобы поколебать мое могущество... Итак, оказалось, что гордая красавица Адриатики не сумела защититься даже от одного человека.

— Еще бы! — подхватил Аксих. — Ведь этот человек храбрее и предприимчивее целой армии.

— Мне кажется, что ты не забыл ремесло придворного во время своего пребывания в доме у Львиного Рва, — заметил с улыбкой Комнин и пошел по направлению к Лидо, чтобы взойти на ожидавший его корабль, который должен был отвезти его обратно в Константинополь.

На следующий день после этого патриций Орио Молипиери предложил сенаторам, собравшимся в его паллацо, сжечь все галеры, на которых находились зачумленные.

Когда этот страшный проект был одобрен всеми, молодой патриций привел его в исполнение без всяких отлагательств. Он лично отправился к зачумленным кораблям и на глазах многочисленной толпы уничтожил их с помощью греческого огня.

Во время этого аутодафе один молодой венецианец пробрался на один из зачумленных кораблей и бросился в пламя. Это был несчастный Орселли, решивший искать смерти, чтобы избавиться от угрызений совести, терзавшей его невыносимо со дня смерти хорошенькой Беатриче.

По возвращении из Зары Орио Молипиери в благодарность за спасение родины от ужасной эпидемии был единодушно провозглашен всем народом венецианским дожем.

Первым делом молодого дожа было освобождение купца Бартоломео, а затем он похоронил со всевозможной пышностью своего друга Валериано Сиани и его прекрасную невесту Джиованну ди Понте.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.