«Над Вульвортом утро сегодня раскисшее…»
Op. 33
Над Вульвортом утро сегодня раскисшее
Асфальт отсырел и расползся селедкой
Небо нависшее
Потной обмоткой
Желтым лучи неуверенным светом
Тычутся в брюхо витрин
А полицейский торчит пистолетом
Автомобильных родин.
Город сегодня… соплив.
«Луна над Нью-Йорком луна над домами…»
Op. 35
Луна над Нью-Йорком луна над домами
В лазури прогорклой Прошепчем меж нами
Квадраты окошек шныряют авто
Жужжание мошек подскажет нам кто
Утес неподвижен луна не стоит
Над правнуком хижин — летучий болид.
В парикмахерской
Op. 36
Гляделся зеркало себя не узнавал…
Старушка смазанно болталась на клюке
Зал брадобрейни исчезал: утопленник в реке…
И лампион избалтывался языками света
На улице безумьем нарастал экпресс
Но темноты бессильным было veto
Продлить на перекрестках блудоспрос.
Но грохот нарастал: едва жужжа вдали,
Он манией в болезненном прогрессе
Как будто ребрами прочавкали
Стальными из-за леса…
Зубами тенькая растягивая сумки легких
Вдруг оглушал чтоб стать воспоминаньем
И голова болталась — целлулоид
Что вспыхнет при одном прикосновеньи…
1928 г. Нью-Йорк, 10 ул.
«Давно отрекались от тел сами…»
Op. 37.
Давно отрекались от тел сами
И садились на тряских коней…
Теперь мои строки диктованы рельсами
Миганьем подземных огней.
Вымыслов мачех под домных повесами
Что мчатся под городом с хрюканьем злым
В своем трехэтажьи ярясь как козлы…
Один не покорился!
Op. 38
. . . . . . . . . . . . . . .
К ручью когда на миг склоняюсь
Зрю чечевицей дни Нью-Йорка
Где массы видом изменяясь
Льют Ниагарами с пригорка
Где пароходы стаей жадой
Приникли к сиськам пристаней
Где цеппелины — тучи стадны
Подобясь скопищам людей
Где банки полны желтым блеском
Как биллионы глаз тигриц
Нет Эсесера перелесков
И нив причесанных ресниц
Где человек над человеком
Как кучер на коне сидит
Где бедный в богача опеке
Что смерти лишь не повредит!
Вздыбяся к небу в землю врос
Зараза денег — в древность троны
Теперь моленье и вопрос
Но вместо плача слышен грохот
Звездится поезд черноте
Нечеловеческий то хохот
Урчит в нью-йоркском животе.
На человека человек идет звенящей чехардой
И в этом их проходит век…
Я здесь один кто не на службе
С болезнью злой не знаю дружбы;
Средь сострадаемых калек
Нью-Йоркское столпотворенье
Не чту беднятскою душой.
Ночь старика-бездомца
Op. 39
. . . . . . . . . . . . . . .
Старик бездомец — всеми позабыт…
Его коты фантасты лапкою приветят
Иль коркою банана дети
Бросают вслед ему раскрашивая быт…
Последней истекши, как лава, слезою
Скрежещет в холодную ночь
Застыло проносит заплаты:
Узор нищеты и проворства иглы…
А небе гордятся из мрамора хаты
Огней столподомы на плоскости мглы.
Воткнется врастяжку стезею,
Выхерив самое слово: «помочь»…
Проблеет гнойливо облезшей козою
В панельную скверовотумбную ночь…
А в городе: роскошь ползет через горло,
Хрусталь и меха, и каменья и чар,
Ароматов, духов бесконечье; месголлы,
Афинских ночей наслаждений очаг.
«Я дней изжеван города захватом…»
Op. 40.
Я дней изжеван города захватом
Я стал куском почти сплошным цемента
А ведь когда-то был и я зверьем сохатым
И глаз впивалась водопадолента
Я в прошлом мячиком в густые стены
Бросал рычанье голубой поляны
А ныне весь неистощимо бренный
Машинам приношу деревни фолианты.
Я ране пел и сотрясались воды
А скалы рушились, сломав свои скелеты.
Но сроки истекли, но убежали годы
И я у матерной неозаренной Леты…
Она у ног… О, шелест мертвоводный…
Здесь много кораблей над хладной быстриною
Плешивеет старьем негодным,
Плюгавой прошлого труною.
«Пригород…»
Op. 42.
Пригород
При — в город
Сегодня празднество там
Сводня идиотам.
Безумцам замыслившим самоубийство
Без сумы за мысом самума
Будет выдана премия:
Бесплатно револьверы кинжалы банки с ядом
И — веревка что никогда не оборвется
Вернейшая петля
Не надо мыла
А…
Чердак и пыль и пауков
Найдете сами…
Людей излишек
Слишком много.
На них сегодня нет цены!
Из раздела «Регрессивное нежничанье»*
«Нимфеи, сатирессы…»
Op. 1.