Они хватались за людей.
Они молили. И любили.
Но у мужчин идеи были,
Мужчины мучили детей.
Я жив. Дышу. Люблю людей,
Но мне бывает всё постыло,
Как только вспомню: это — было.
Мужчины мучили детей.
* * *
Он собирался многое свершить,
Когда б не знал про мелочное бремя.
А жизнь ушла
на то, чтоб жизнь прожить.
По мелочам.
Цените, люди, время.
Мы рвёмся к небу, ползаем в пыли,
Но пусть всегда, везде горит над всеми:
Вы временные жители земли!
И потому — цените, люди, время!
* * *
У меня любимую украли,
Втолковали хитро ей своё.
И вериги долга и морали
Радостно надели на неё.
А она такая ж, как и прежде,
И её теперь мне очень жаль.
Тяжело ей — нежной — в той одежде,
И зачем ей — чистой — та мораль.
* * *
Брожу целый день по проспектам прямым
И знаю — тут помнят меня молодым.
Весёлым. Живущим всегда нелегко,
Но верящим в то, что шагать — далеко.
Что если пока и не вышел я в путь,
Мне просто мешают как надо шагнуть.
Но только дождусь я заветного дня,
Шагну — и никто не догонит меня.
Я ждал. Если молод — надейся и жди.
А город — он тоже был весь впереди.
Он рос, попирая засохший ковыль.
В нём ветер крутил августовскую пыль.
Он не был от пыли ничем защищён…
Но верил, надеялся, строился он.
И я не страданьем здесь жил и дышал.
Напор созиданья меня заражал.
И был он сильнее неправды и зла…
А может быть, всё это юность была.
И если кручина являлась во сне,
Причина была не во мне, а вовне.
Так было… А после я жил, как хотел,
И много исполнил задуманных дел.
И многое понял. И много пронёс.
И плакал без слёз. И смеялся до слёз.
И строки руками таскал из огня…
(За что теперь многие любят меня.)
Был счастлив намёком, без злобы страдал.
И даже не знал, что с годами устал.
Но вдруг оказалось, что хочется в тень,
Что стало дышать мне и чувствовать лень.
Вот нынче в какую попал я беду!
Никто не мешает — я сам не иду.
И снова кручина. Я вновь как во сне.
Но только причина — теперь не вовне…
…И вот я, как в юность, рванулся сюда.
В мой город… А он — не такой, как тогда.
Он в зрелую пору недавно вступил,
Он стал властелином в притихшей степи.
И пыль отступила пред ростом его.
И больше не надо напора того,
Который спасал меня часто тогда.
Того, за которым я ехал сюда.
Здесь был неуют, а теперь тут — уют.
Здесь трезвые парочки гнёздышки вьют.
И ищут спокойно, что могут найти.
И строят свой город с восьми до пяти.
А кончат — и словно бы нет их в живых —
Душой отдыхают в квартирах своих.
И всё у них дома — и сердце, и мысль.
А если выходят — так только пройтись.
Работа и отдых! На что ж я сержусь?
Не знаю — я сам не пойму своих чувств.
Я только брожу по проспектам прямым,
По городу, бывшему раньше моим,
И с каждым кварталом острей сознаю,
Что ВРЕМЯ закончило юность мою.
И лучше о прежнем не думать тепле —
По-новому счастья искать на земле.
Каталог «Современных записок»
Памяти Марины Цветаевой
Поколенье, где краше
Был — кто жарче страдал.
Тут не шёпот гадалок:
Мол, конец уже близок, —
Мартиролог — каталог
«Современных записок».
Не с изгнаньем свыкались,
Не страдали спесиво —
Просто так, — задыхались
Вдалеке от России.
Гнёт вопросов усталых:
«Ах, когда ж это будет?»
Мартиролог — каталог
Задохнувшихся судеб.
Среди пошлости сытой
И презренья к несчастью —
Мартиролог открытий,
Верных только отчасти.
Вера в разум средь ночи,
Где не лица, а рожи, —
Мартиролог пророчеств.
Подтвердившихся. Позже.
Не кормились — писали,
Не о муках — о деле.
Не спасались — спасали,
Как могли и умели.