Вадим молча наклонился вправо и поглядел на «ту самую» девушку:

— Если ты о бабах, то я считаю…

— О ком?!

— А-а… Не о бабах? Тогда извини, — он театрально закатил глаза. — Кстати, вон и наш приятель, — и совсем удивлённо, — со Стёпой вместе…

В зал вошли четыре человека. Два рослых парня прошли первыми и, покосясь в нашу сторону, устремились к столикам, на которых красовались таблички — «заказано». Следующие двое вошли вальяжно, снисходительно посматривая на посетителей. Все четверо расселись за двумя столами. Парами. Незамедлительно подлетел официант. Поздоровавшись, он обменялся с клиентами репликами и умчался выполнять заказ.

— И ху из них есть ху? — посмотрел я вопросительно.

— Федяев поплотнее, с двойным подбородком, — Вадик начал натягивать пиджак, — ну а Стёпа рядом с ним, вот уж с кем встретиться здесь не хотелось бы.

— А те двое?

— Охрана. Куда же Федяев без телохранителей. У Измайлова моду взял. Андрюха, иди ко мне телохранителем. Или нет. Лучше день я тебя охраняю, день ты меня. Цирк будет, — он встал со своего места. — Ладно, пойду со Стёпой поздороваюсь. Этикет.

Украинец ушёл «прогибаться», а я в первый раз за сегодняшний вечер (до этого пил только шампанское) налил рюмку водки.

Вадик вернулся в хорошем настроении:

— Стёпа сегодня добрый. Они уже до этого где-то отдыхали. Про тебя, кстати, спрашивал: «Кто ты, да что ты?».

— Ты, разумеется, отрапортовал, как положено?

— Я сказал, что ты артист, — Вадик насадил на вилку жирный кусок мяса и подмигнул заговорщически, — поэт-песенник. Между прочим, у Стёпы в бардачке твоя кассета валяется. Я оставлял. Он любит такую музыку.

На эстраду поднялась смуглая, коротко стриженая певица. Пела на английском, закрыв глаза и ритмично покачивая бёдрами.

— А что, Стёпа твой с Федяевым давно знакомы?

— Не то чтобы давно… — Вадим наморщил лоб. — Видимо, Федяев Стёпе нужен зачем-то. Он, в принципе, просто так ничего не делает. Федяев — «карась жирный», известный коммерсант. Стёпа любит таких обхаживать. Вообще-то, Федяев с криминалом старается не якшаться, по крайней мере, публично. Имидж бережёт. Короче, не знаю…

Певица пела о любви. Во всяком случае, словосочетание «ай лав ю» прозвучало несколько раз. Красиво пела…

Через некоторое время моего товарища опять позвали за столик к «серьёзным людям». Вадик задержался там минут на двадцать. Назад пришёл в ещё более «приподнятом» настроении, видимо, «серьёзные люди» хорошо наливали. Не присаживаясь за столик, он наклонился ко мне и «выдал»:

— Тебя, это … Как бы … В общем, спеть просят.

— Что?

— Спеть просят, — Вадим произнёс это, как нечто само собой разумеющееся.

— Кто просит?

— Ну, как кто? — он обернулся в зал. — Сам знаешь.

— КупЫла мама конЫка, а конЫк без ноги, — я откинулся на спинку кресла и поднял глаза на посыльного. — А если не получится?

— Как хочешь… — Вадим выпрямился и пожал плечами, — скажу, что поэт-песенник объелся мороженного и осип.

Оркестр наигрывал джазовые композиции. Певичка ушла и больше не появлялась.

— Погоди. Что петь-то?

— Да на твоё усмотрение. Что самому больше нравится.

— А как я с оркестром договорюсь?

Мой друг криво ухмыльнулся:

— Это не Ваши заботы, молодой человек. Со всеми, обо всём уже договорились, — и, понизив голос, произнёс. — Только вначале речь толкни позаковыристее и, главное, пафоса, пафоса побольше. Они это любят.

Пафоса было много. Едва объяснив пианисту, что же именно предстоит играть, я взял в руку микрофон и, глядя исподлобья, чётко проговаривая слова, произнёс заранее заученную (разумеется, для другого случая) речь:

— Иногда, когда становится трудно идти вперёд, мы, взвалив на свои уставшие плечи груз пережитого, делаем один резкий шаг назад в прошлое. Лишь на мгновение остановившись и выпрямившись, мы сбрасываем на землю всю тяжесть давившего на нас груза и возвращаемся в настоящее. Возвращаемся, оставляя за спиной… Нет, не пустоту. Оставляем наши радости и горечи, победы и ошибки, любовь и ненависть. Оставляем с одной целью — идти дальше. Идти навстречу нашей конечной цели. Идти навстречу свету.

Публика, не прекращая жевать, устремила единый подвыпивший взор в сторону эстрады.

Я подал знак рукой аккомпаниатору и начал:

Опытный музыкант легко подыграл начальным фразам, а вскоре полностью уловил гармонию переделанной мелодии известной вещи Вертинского.

На открытое место перед эстрадой вышла одна, только одна пара и закружилась в нарастающем ритме вальса. Перед последним, третьим, куплетом пианист, как договаривались, произвёл модуляцию.

Одинокая пара кружила между мной и притихшим залом, и была в этом какая-то странная торжественность. Торжественность на грани крика…

Я поблагодарил Маэстро и зал и под аплодисменты сошёл со сцены.

— Ну, ты могёшь! — Вадим долго тряс мою руку. — Сильно! Пойдём, тебя ждут.

Стёпа просто буркнул: «Привет», а хорошо, примерно как Вадик, поддатый Федяев протянул руку: «Фёдор Степанович» и добавил:

— Люблю артистов. Особенно хороших (я, по всей видимости, попал в разряд последних). Твой друг обмолвился, что ты сам песни сочиняешь. Сейчас свою спел?

— Почти… — «Уклончиво» ответил хороший артист.

— Раньше я здесь тебя что-то не видел. Ты не москвич?

— Нет. Из Сибири. К другу приехал.

— Сибиряк, что ли?

— Да, вроде.

— Ну, давай тогда выпьем.

Выпили. Федяев закусил и кивнул головой в сторону оркестра:

— Музыкой серьёзно занимаешься?

— А что, в этой жизни есть смысл заниматься чем-то всерьёз? — попытался заглянуть в его глаза, но тут же отвёл взгляд в сторону.

— Музыкой, наверное, стоит. Хотя… — он покосился на Стёпу, — это всё философия. Чем в Москве занимаешься?

— Пока живу.

— Хорошо сказано, — Фёдор Степанович рассмеялся и поглядел на своих охранников. Те тоже натянуто заулыбались.

— Пока… Все мы живём от «пока» до «пока». Как ты в микрофон сказал? Идти навстречу свету. Так, вроде?

— Так.

— Нет, ты не думай плохого, я тебя не подначиваю, мне действительно песня понравилась, я бы с удовольствием ещё послушал, — он немного помолчал. — А в Сибири чем занимаешься? Музыкой? Или тоже, «пока» живёшь? — и тут же махнул рукой, — Не хочешь, не отвечай. Попоёшь ещё?

Четвёртую песню я закончил петь как раз к тому моменту, когда любой, поначалу культурный, цивильный российский ресторан начала девяностых годов превращался в КАБАК. Когда танцуют под любую музыку, пьют любые напитки и считают либо закадычными друзьями, либо смертельными врагами всех присутствующих в зале. Именно в такой момент я подошёл к Вадиму.

Он сидел за чужим столиком, в обнимку с какой-то Натали и что-то ей страстно нашёптывал на ухо. Натали в ответ заливалась конским смехом. За столом при этом присутствовали ещё человек пять незнакомых людей.

— О, Андрюха! А я только что… — приподнявшись навстречу, заорал украинец.

— Пошли, Вадик, нам пора.

— Как пора? Да ещё время детское.

— Вот потому и пора, — подозвал официанта и расплатился по счёту. Сумма оказалась совсем небольшой. Рассчитавшись, я начал поторапливать своего друга.