– Как так?

– А ты сообрази. Что у тебя по полигону? Где выход драги? А ведь после подписания акта приемки начинается план! Ты готов начать золотодобычу?

– Я куратор по монтажу, по строительству. Раньше горного начальника назначать надо было.

– А, видишь, как ты заговорил. Да ведь строительство драги, это же и строительство её горно-добычных работ. Ты же хотел здесь остаться и горным начальником! Или нет? Вот потому и не устраивай здесь «цирковые» представления. Помощником становись Красноперову. Впрочем, тебя ведь трест назначал. Вот и решай свою судьбу с трестом. Если со мной не согласен. А я, запомни это, я разлад на Бульбухте не допущу. А с тебя спрошу. Если уж очень захочешь, спрошу и через трест.

– Да что вы, в самом деле. Не претендую я ни на что. Если предложите остаться здесь работать, подумаю, может, и останусь.

– Это решай с Красноперовым. Он уже назначен. Он подбирать будет кадры себе. А то, что ты допустил такие «просмотры» в качестве, плохо это тебя, Володя, характеризует. А Красноперов, ты, наверное, уже заметил, он такие ошибки видит. Какое у него сейчас мнение о твоем «кураторстве»?

– Я, Марат Ефимович, думал, ну если уж не орден, то хотя бы «спасибо» надеялся услышать о своей работе здесь. Ведь приехал сюда совсем уж на голое место. Кроме волков, здесь ведь ни одной души не было. А вы вон как со мной. – В голосе и обида, и недоумение…

– Да услышишь ты еще благодарности, услышишь. Мы же о другом с тобой говорим. Кто тебе еще все это скажет. После «Государственной комиссии» одни ведь восторги будут. Но признай, Володя, раз уж ты взялся за трудное дело, все ведь трудные дела и решать надо. Был тебе в чем-нибудь отказ? Признайся честно, одни мы здесь. Стеснял тебя кто-нибудь на прииске, мешал тебе принимать решения? Навязывал свое мнение? Говори честно!

– Да что вы, Марат Ефимович, в самом деле, обвиняете что ли меня в чем-то?

– Зажировал ты здесь, Володя. Как же, «хан персидский». Все у тебя здесь на поклоне – закрываешь объемы, «процентовки» подписываешь. Всё здесь от тебя зависит. Сколько хочешь денег, столько и выпишешь! И все с поклоном к тебе. А приехал человек, только поглядел слегка, поверхностно, и сколько увидел! А если бы не увидел? За аварии кто бы ответил? Ты ведь, Володя, подставлял здесь кого-то. И крепко подставлял. Ладно. Завтра приедет Уфимцев, заместитель главного механика. Все твои «процентовки» поднимем, все проверим. И соответствие объемов тоже. И дай тебе господи, Володя, чтобы все сошлось! Свободен.

Никогда еще Подобрев не видел такого Зафесова. Резкого, разгневанного.

«Черт меня за язык дернул с благодарностями этими! Чем я его так разозлил? И Красноперов еще этот…».

На прииске Зафесова уважали все. За его справедливость. Никогда и никого он не отчитывал «понаслышке», по чьим-то докладам. Всегда и во всём он разбирался сам. И горе тому, кто наклеветал на человека.

Зафесов знал на прииске не только всех ИТР по имени, фамилии, он знал и всех основных рабочих – драгеров, бульдозеристов. И обратиться с чем-то к Зафесову – это было событие уж очень чрезвычайное. Все на прииске знали это. Знали – Зафесов не оставит такое обращение без внимания, разберется, и плохо будет тому, кто проявил невнимательность, пренебрежение, несправедливость. Редко к Зафесову обращались с жалобами. Знали на прииске – без наказания виновный не останется. Но, если жалобщик клевещет – наказание жалобщику, да вдвойне. Если не больше. Вот, потому редко к нему и обращались. Сами старались между собой разобраться. Не дай бог, не правильно рассудит кто-то. Докажи потом всем, что ты не тот верблюд. Зафесов ведь всё рассматривал громогласно, без утайки, на весь прииск рассматривал.

По этой самой причине и Подобреева расстроил разговор с Главным. Он хорошо знал, что Зафесов напрасно не заговорит. Не предъявит претензий.Обидно стало Володе. Но понимал он, все сказанное – справедливо. Это производство. Здесь виновных не ищут. Здесь виновные сами у всех на виду.

21

На ЛЭП-35 случилась авария.

Мерзлота вытолкнула опору из земли. Просто взяла и «выплюнула». Двухарочная угловая опора, закопана была глубоко, надежно. И – на тебе. Свалилась. Но не оборвала провода. Мягко опустилась на этих проводах, как будто кто-то её, опору эту, над землёй приподнял и мягко опустил на заросшую диким кустарником «просеку».

Сработало аварийное отключение. Поселок, драга обесточены. Все встало. Хорошо лето, а зимой? Замерзло бы все в поселке! Правда, зимой мерзлота «не плюется». Зимой другие беды.

Георгий побывал на месте, посмотрел на аварию, все тихо, спокойно, просто опора свалилась и лежит, даже не рассыпалась на «элементы», так в сборе и лежит. Будто кто-то и в самом деле аккуратно положил ее «отдохнуть» на землю. Провода, видимо, спасли опору. От развала. Удержали и мягко, без рывка и без удара, положили.

От поселка километров восемь. Георгий по высокочастотной связи, что установлена на ответственных участках линий электропередач, связался с главным энергетиком, доложил обстановку – не пугайтесь, мол, драга стоит на аварии, принимаем меры.

– Помощь нужна?

– Владимир Николаевич, до вас почти сто километров, какая помощь? Сами справимся. Отключи нас на районной подстанции. Сделаем, включение запросим.

Белоножка, его выездной жеребчик, смирно дремал у привязи. Георгий легко сел в седло, дело привычное, здесь на Бульбухте другого транспорта у него не было. По наторенной, но узкой тропе верхом не разгонишься, поехал Георгий в поселок спокойно, размеренно.

«Черт, как специально, только приняли линию, проводили ленинградцев, «лэповцев», хорошо проводили, шумно, и вдруг эта авария. Но их вины здесь никакой нет. Виноват Север, с его извечными выкрутасами, с его непредсказуемой «вечной мерзлотой».

«Вот что, привлеку-ка я к этой работе своих «алкоголиков»!

Уж они-то точно все сделают. И быстро!»

Дело в том, что Бульбухта была объявлена «зоной 24». То есть, в 24 часа Георгий мог отправить любого опасного или просто неугодного ему человека с Бульбухты. Если не подчинялся – выдворяли силой. Но Георгий как-то сказал директору, что пусть, мол, живут у нас эти «бомжи» да «алкоголики», я их знаю, «бузить» они не будут, а мне не мешают. Да и мусор кому-то убирать надо же, вот и привлеку их, когда понадобится.

Знал Георгий, среди этих «алкоголиков» водились мастера самого высокого уровня! И по самым разным специальностям.

– Очень уж людей не хватает, Алексей Степанович. Пусть живут. А правом своим воспользоваться, если мне это понадобится, никто ведь мне не помешает!

Верхом, в седле, неспешным шагом, густым лесом, восемь километров долго ехать. Больше часа. Вот и размышляет Георгий о жизни своей, Бульбухтинской. Сколько воды утекло! Давно ли все это было!?

…Драгу запускали тяжело. Перемычки строили буквально каждые десять метров. И все по мерзлому. Первую перемычку, что построили монтажники – взорвали. Тонну взрывчатки заложили прямо у драги! Георгий не доверил этот взрыв никому. Сам слетал вертолетом на Артем, нашел Михаила, уговорил его приехать, сделать взрыв. Рассказал, что прямо у драги, что не надо взрывать «на выброс», надо «взрыхлить».

– Да у вас же там Кудряшов! Кто же лучше его сделает!

– Улетел Кудряшов, дома что-то случилось у него, улетел. Но если бы и не улетел, не стал бы я взрывать, Миша, без тебя. Клянусь! Драга же рядом! А тебя я уже знаю. Знаю, на что ты способен. Ты же на месте, если понадобится, просто возьмешь и «перевернешь» грунт. А мне как раз это и надо сейчас.

– Как там у вас с хариусом?

– Миша, в прошлый раз я тебе пообещал щуку и что ты увез?

– Да уж, в прошлый раз получилось солидно.

Миша гордо тащил тогда, после ледохода, двухметровую щуку до самолета. Не прятал в сумку, сам здоровенный, он положил голову щуки на плечо, а хвост ее ударял по его пяткам. Так Миша и тащил ее гордо до самого самолета.