– Привет!

– Привет… И сколько же это удовольствие стоит?

– Ты знаешь, я даже не ожидал, в будние дни всего пятьдесят рублей. А за сто пятьдесят можешь хоть на сутки остаться. Но богиня, что вытворяет….

– Мама! – крикнул Георгий, – а сто грамм у вас найти можно?

– Конечно, но это дополнительная плата.

– Понятно. Ну, ты шагай, молодой любовник, не рассыпься по дороге, тебе ведь, наверное, за пятьдесят? Или побольше?

– Георгий, ты чё это, запсиховал что ли?

– Да так, не люблю я конкурентов. Давай-давай, шагай, не оглядывайся.

Георгий напился «вдоску», денег с него в доме «любимой» не взяли – мы без обслуживания не берём – и забыл он этот адрес. И вот, вдруг, снова.

– Слушай, Яша, я понимаю, по сравнению со мной ты в этом клубе большой начальник, и все же, скажи мне честно, ты в морду хочешь?

– Ну, знаешь, уж от тебя я этого никак не ожидал! Да и потом, что ты услышал? Наина человек вольный, что хочет, то и говорит.

– Для передачи?

– Никого молчать она не просила.

– Ты, видать, там свой человек.

– Ну, свой, не свой, а иногда пользуюсь.

– Ладно, забудем. И забыли.

После торжественного подведения итогов годовой золотодобычи – доклады там, выступления постоянных передовиков и тех, кто отличился именно в этом промывочном сезоне, после раздачи похвальных грамот и зачтения приказов о премировании – начался праздничный концерт. Обычный концерт самодеятельности – хор, песни, пляски. Наконец подошла очередь Георгия.

Яков был за роялем – музыкант он действительно стоящий, с «консерваторским» образованием, в «лагерях» тогда можно было отыскать и очень известных артистов. С Георгием он репетировал четыре вещи – неаполитанские «Лунная серенада» и «Скажите девушки», украинскую «Дывлюсь я на небо» и арию из «Цыганского барона».

После «Серенады» не ожидавший услышать такой голос зал притих, как будто не веря в услышанное. Яков испугался – «чего это они?» – тишина в зале аж звенела… И вдруг «обвал!», не аплодисменты – овация. После «Скажите девушки» – зал встал, все эти начальники, представители, забыв о чинах и своей важности – стояли и аплодировали. У Майстрова, он стоял в первом ряду, в глазах слезы. А дальше весь зрительный зал ничего больше не хотел ни смотреть, ни слушать. Георгия вызывали беспрерывно, они с Яшей импровизировали, ни разу не репетируя всех тех номеров, которые исполняли. Наконец Георгий показал жестами, что все, он устал – его отпустили. Зрители, кому было положено, перешли в столовую, за длинные столы всеприискового банкета.

Уже на второй день приказом директора Георгия перевели диспетчером прииска, дали небольшой засыпной домик, он стал жить на центральной усадьбе. «Ты нам здесь нужнее, – заявил председатель приискома, – мало ли кто наведается, надо чтобы всегда был под рукой». Георгий конечно понимал, что это значит, но противиться не стал – диспетчером и легче, и времени свободного побольше: его уже зачислили на заочный факультет.

В конце сентября, когда закончились торжества и банкеты по поводу выполнения годового плана, у Георгия как раз день рождения. Он никого не приглашал, да и думать забыл об этом, но пришли друзья по работе, нагрянул Яков со своими «артистами», кто-то из футболистов, из лыжников, в общем, организовался этакий «мальчишник», повеселились, попели, уже где-то к середине ночи – легкий стук в окно. Георгий вышел на крыльцо, под фонарем освещения – две мужские фигуры.

– Привет, горняк, мы к тебе по поручению бригады. Вот, ружье, подарок, поручили вручить, от всех, ну от нас, от всей твоей бригады, конечно. Поздравляем.

– Да вы заходите в дом, выпьем по стакану.

– Нет, мы только поздравить, нам не положено, если увидит кто, враз «за решетку» отправят обратно, а в поселке все ж повольнее. Полегче, посвободнее. Горняк, ты не знаешь, «папаша» здесь, в поселке?

– Ребята, майор здесь, у меня, черт возьми, он же может узнать о вас!

– Уже знаю, – майор вышел из сеней на крыльцо с большой бутылкой вина, со стаканами, – давайте быстро, по стакану, все вместе. Ну, Георгий, еще раз с днем рождения, а нам пора. Ребята, выпить и быстро в машину!

Утром Георгий узнал, что его «гостей» из бригады возвратили в лагерь, «за проволоку». Георгий к тезке, майора тоже Георгием звали.

– Слушай, тезка, я понимаю, порядок есть порядок, но нельзя ли простить?

– Никак нельзя, Юра. Ты не переживай, я их ненадолго, через пару месяцев верну в поселок. Но пройти мимо случая этого никак нельзя. Нарушение инструкции, да и грубейшее при этом. А если пройти мимо, так ведь «разборки» начнутся, нас ведь с тобой «затаскают». Нет, никак простить нельзя. Не положено.

Ружье это у Георгия не один десяток лет на стене висело.

А следующей весной судьбу Георгия в один день решил новый Главный инженер прииска – Лобов Альберт Васильевич, которого еще прошлым летом назначили вместо снятого за нарушения техники безопасности Главного.

Лобов вызвал к себе Георгия.

– Садись, вот тут письмо из Иркутского политехнического, просят направить на учебу перспективных горняков, прием – по собеседованию, куда как лучше, думаю, хватит тебе жить на подхвате, поезжай, я там институтских знаю, позвоню специально по поводу тебя, поезжай, не вздумай отказаться, с деньгами как-то поможем, может быть, и наш приисковый будешь стипендиат. Посмотрим. На первое время у тебя все же что-то есть, а там посмотрим. Ну как, согласен? Певцом бы тебе лучше стать, но ты же сам говорил не раз, что «петь» не хочешь, поезжай, Юра, доучись, хватит тебе болтаться, как «в той проруби». Не увольняйся, возьми отпуск, навести родителей, отдохни, почитай там что-нибудь, что там положено перед собеседованием, в общем, освойся на «материке», не сразу ведь после Севера в ритм той жизни войдешь, посети институт, познакомься с коридорами, с приемной директора, чтобы не так страшно было, когда придешь с заявлением.

В общем, вживайся не спеша, да смотри поступи, не стушуйся! Георгий уехал учиться…

Иркутск встретил теплом, ласковым солнышком, зеленью. На Индигирке, когда уезжал, еще скрипели морозы, а тут – живут же люди! – тепло, солнечно, люди раздетыми ходят по улицам, даже не вериться, что совсем рядом, в двух часах лета на самолете – зима. Полюс холода!

В институте сказали, что прием документов начнется только через два месяца и Георгий, не долго думая, улетел домой, к родителям, на Урал.

Отец был откровенно плох, болел, но обрадовался приезду сына, распрямился, как-то даже помолодел, откровенно радовался, что решил сын вернуться в институт, мать захлопотала на кухне, долго они просидели за столом, никак не могли наговориться.

Георгий навестил друзей и знакомых в Уфалее, побывал в редакции.

– Молодец, Георгий, закончишь институт, возвращайся, возьмем в газету, выхлопочем квартиру, повоюем еще. Возвращайся! – Георгий уже знал, что Константин Константинович собрался уезжать, не клеилось у него с начальством, но виду не подал, а Главный редактор был оживлен, энергичен. Или хотел перед Георгием казаться таким? Не хотел предстать перед молодым парнем обиженным…

– Нет, Константин Константинович, закончу, уйду на производство. Теперь я знаю работу инженера, особенно на золотых приисках – грязно, хлопотно, ни выходных, ни праздников – но это живая работа, а главное никто там не прикажет мне – не делай так, вот так делай. Там сделать можно только так, как правильно для техники, для добычи. И все там сам должен придумать и организовать – что надо делать, чтобы вреда не было. Я для себя все это уже решил, а раз решил – значит решил. Ухожу, Константин Константинович, в производство. В горное производство. Золото, теперь, добывать буду!

– Не надо, не торопись, жизнь покажет. Но знай твердо – газета тебя ждет, ты журналист от Бога, нельзя идти против природы. Ну, а если меня здесь не будет, ничего, коллеги остаются, они тебя примут. Уверяю тебя. А захочешь, можем дать «вызов». Пошлем запрос на директора института. Причина есть – твои старики. Они-то здесь, в Уфалее!