– Конечно, конечно, Нина, о чем ты говоришь, мы уже советовались, наскребем пятнадцать тысяч, больше пока нет, хватит этого?

– Конечно, хватит, договорились, я тогда завтра же заверяю у нотариуса на тебя доверенность, и оформляй на себя квартиру, а деньги когда можно забрать?

– Отдадим сразу, как только оформишь доверенность.

Доверенность была готова через два дня. Позвонила Вере.

– У меня все готово, приезжать?

– Ишь, какая ты быстрая, у меня нет таких денег, я же не ворую.

– Ты что же, мне воровать советуешь?

– Ничего я не советую, денег у меня таких нет, а чья квартира будет – суд разберется! Иск на вас мы уже подали. – И все это грубо, резко, с ненавистью.

Что произошло между двумя разговорами?

Не могли, ни она, ни тем более ее бездельник сын, всю жизнь, вот уже скоро сорок лет, а все еще живет за чужой счет, не заработал еще ни гроша ни себе, ни матери, не могли они пойти на такой разрыв. Вначале мои подозрения пали как раз на сына, подумал я, что это его установка и его очередная попытка ухватить «на халяву». Но поразмыслив, пришел к выводу, что нет, «мелковат» он для таких решений. Трусоват. Тут есть кто-то еще. Властный, жесткий и главное с деньгами. У кого есть чем заплатить. Бесплатно на предательство не идут. Даже в таких ситуациях. Хлопотно это и опасно.

И уж ясно, по чьему-то приказу они дали судье «наводку» и на квартиру Светланы. А что, вдруг и здесь удастся собрать «пеночки»? Уж больно эта Светлана активно ведет себя вокруг отца! Поунять бы надо! Припугнуть!

У судьи, подавая исковое заявление (что «искать»? плати за аренду и живи), Вера разволновалась:

– У них же еще одна квартира есть, у дочери, я и адрес знаю, как мне ещё с той-то квартирой быть?

Судья строго одернула.

– Не знаю, как вы будете еще и с «той-то квартирой», но мне больше ни жалоб, ни заявлений не пишите, не приму.

Сестра написала следователю.

Неужели, ради получения в Москве квартиры «на халяву» сестра смогла бы «добить» брата родного? Нет, не верю. Кто-то очень хотел это сделать ее руками. Кто-то ловко управлял растерявшейся и доверившейся женщиной.

Дурные люди. Не понимают, если не будет брата, то уж точно из квартиры их выгонят. И без всякого суда.

Если, конечно, все это затевалось ради квартиры. Квартира стала мгновенно не нужна, как только меня выпустили. И сестра вместе с сыном срочно уехали, даже не оставив адреса. Куда? На какие деньги?

Да воздастся каждому по делам его…

* * *

Первый семестр прошел незаметно, учились всего два с половиной месяца – только в середине октября студенты вернулись с сельхозработ. Нас, естественно, в это же время вернули со «сборов». Знакомство с институтскими программами, плавно перешедшее в лекции, новые связи, новые друзья, жильцы по комнате в общежитии, все это ускоряло время.

Не успели как следует освоиться, а вот они уже и экзамены. За первый семестр.

Сессия далась легко, экзамены сдал без троек. В зимние каникулы пермские лыжники – студенты, уехали в Свердловск, на мои родные Уктусы. На зимние сборы и соревнования. Открытие зимнего сезона в Молотове удалось нашей команде, мы прочно заняли ведущие позиции в областном обществе «Наука». Нас с Юрой Мельниковым включили в сборную, студенты серьезно готовились к соревнованиям как в области, так и к Всесоюзным.

Лыжников студенческой сборной не особенно коснулись начавшиеся тогда, в 1954-м году, реорганизации в спортивных обществах – вместо многочисленных разрозненных и «самостийных», создавалось одно мощное студенческое общество «Буревестник». Студенты города поддержали эти преобразования, понимая все выгоды сильного перед слабым. На городскую студенческую сборную лыжников это никак не повлияло, ибо в отличие от других видов спорта – боксеры там или легкоатлеты, где начались переходы и переоформления из одного общества в новое и формирование новых сборных, у лыжников в «Науке» были действительно все сильнейшие, так что у нас сменилась только вывеска.

На Уктусе в январе проводилась гонка сильнейших лыжников Союза, мы заявились и двоих из команды к этой гонке допустили. Мне пришлось стартовать перед группой сильнейших, где первым, сразу за мной, через тридцать секунд, стартовал чемпион мира Владимир Кузин. Достал он меня быстро, но я долго и довольно успешно держался за ним, как он сам потом рассказывал – бежит и бежит какой-то пацан, я уж начал нервничать, думаю, плохо бегу, ускоряюсь, а он все за мной, завел меня пацан, еле оторвался. Кузин ту гонку выиграл, но потом нашел меня, расспросил кто да что, подарил камышовые палки, я с ними бегал всю свою лыжную жизнь. Они и сейчас у меня хранятся, как реликвия.

На Уктусе я знал все дороги, тропы и тропинки, бегал там и летом, и зимой, и осенью, тащил там на себе однажды, почти восемь километров, по целинному глубокому снегу, одну талантливую девушку из горного института, со сломанной ногой – упала неудачно на крутом спуске. Выбиваясь из сил, дотащил таки ее к подножию трамплина, где ждала вызванная тренером «Скорая», я долго потом не мог прийти в себя от страшной усталости, сидел, никем невидимый, на пороге уктусской избушки, что под трамплином, с онемевшими от перенапряжения ногами. Спасибо хозяйке, вынесла крынку свежего молока, я проглотил его залпом, будто это не литровая корчажка, а обычный чайный стакан.

Много там было чего на Уктусе.

Скучал я по Свердловску, по своим друзьям, что все остались здесь, в Свердловске, по Уктусу, по лыжне, такой родной и знакомой. Связался с друзьями, они договорились с руководством горного института, те пообещали, что со следующего учебного года я буду учится в Свердловске, тогдашней столице лыжного спорта. Да и дома все таки до Режа еще не было автомобильной дороги, но и на поезде мы тратили на проезд не более двух часов.

Ребята в Перми, в студенческой группе, не без чьей то «подсказки», решили придержать меня и предложили избрать секретарем комсомола. Я категорически отказался, возникла конфликтная ситуация, дело перешло в институтский комитет, но там меня поддержали. Не сразу, правда, нашелся один ретивый – «билет на стол!» – но секретарь, да и остальные члены комитета его одернули – «у парня есть конкретная цель, надо поддержать!» – на том все и закончилось.

Еще одно событие, «на прощание», случилось со мной на зимней Мотовилихонской лыжне. Как-то, близко к вечеру, качусь спокойно по накатанной лыжне, вдруг слышу – детский плач. Сразу за поворотом вижу – бредет по бегущей рядом с лыжней санной дороге пацан, не более трех лет, в слезах, в соплях, но с санками, вцепился в них и упорно тащит за собой.

– Ты чей, – спрашиваю, – откуда, как сюда попал?

Не может пацан ничего вымолвить, губы свело от испуга и холода, и не плач у него, а стон.

– Ты успокойся, теперь уж никуда не денешься, найдем твой дом, успокойся, говорить можешь? Ну-ка, отвечай, только спокойно – давно идешь?

Кивает головой, снова мычит, сказать ничего не может. Начал я размышлять – впереди, километрах в восьми, есть деревня, но так далеко уйти он не мог, да и, скорее всего, как пацан вышел из дому, покатился куда-то, так прямо и идет. Позади, по санной дороге, есть хутора, три-четыре усадьбы. Скорее всего – оттуда. Прямо так и «топчет» по санной тропе, как вышел, так и идет. Может, в деревню к кому-то направляется?

– Ты успокойся, и не плачь, я тебя довезу домой, ты только скажи, ты где живешь, там? – показываю я в обратную сторону.

– Т-а-м, – в растяжку выдавил пацан. Уже проще, теперь мы знаем, куда направляться. Спрятал санки в кусты, сделал пометку из ветвей, посадил пацана на загривок, поехали по дороге. Морозец – градусов двенадцать, замерз бы пацан! Что интересно – санная дорога близко к лыжне подходит только в этом, одном-единственном месте, значит, не суждено было пацану погибнуть, именно в этом месте и в это время встретились мы.