— А если людям эта дорога нужна? — спросила Бонни.

— Эта дорога нужна только местным, — сказал Смит, — а также буровым фирмам и людям, вроде епископа Лава. И департаменту дорог, ведь строительство дорог — их религия. Никто больше никогда не слышал о ней.

— Я просто спросила, — сказала Бонни.

— Вы закончили свою дурацкую философию? — сказал Хайдьюк. — Окей. За работу. Док и Бонни, найдите что-нибудь, из чего можно изготовить дорожные знаки. Нам нужно четыре больших знака «ДОРОГА ЗАКРЫТА: МОСТ». Нам не нужны туристы в Виннебагосе, сующие нос в Дерти Девил Ривер. Не хотелось бы увидеть поисково-спасателей в своих летающих жестянках над Уайт Каньон Гордж, правильно? Или мы хотим? Краски нам хватит?

— Почему мне вечно поручают нудную и неинтересную работу? — заныла Бонни.

— У нас целый ящик аэрозольных красок, — сказал Смит.

— Хорошо. Я и Редкий начинаем работать с термитным тиглем. Нам понадобится примерно около…

— Почему? — заныла она.

— Потому, что ты женщина. Около четырех картонных круглых коробок. Возможно, шесть. Где барахло?

— В тайнике.

— Так я и думала, — сказала Бонни.

— Послушай, — терпеливо объяснил Хейдьюк, — господи, ты бы лучше ползала там под мостами, внизу, где крысы и скорпионы.

— Я лучше буду рисовать.

— Тогда заткнись и работай.

— Хорошо. Кто будет мыть посуду?

— Все этим всегда кончается, — сказал Док, — я помою тарелки. Хирург должен иметь чистые руки… как-нибудь.

— Надо спрятать наш лагерь, — сказал Хейдьюк, — чтобы никто не знал, что мы здесь были.

— На чем поедем? — спросил Смит.

Хейдьюк подумал.

— Возьмем оба. Возле Каньона разделимся, если нас засекут. И будем иметь замену, если один сломается. Нам много чего надо тащить с собой.

Спокойно, без спешки и хаоса, они погрузили свои вещи в пикап Смита, оставив напоследок огромную камуфляжную сетку. Они сожгли и расплющили консервные банки и бросили их в яму на месте костра (удобрили землю). Они зарыли угли в эту же яму, подмели это место и прикрыли его можжевельником. Почерневшие камни они побросали в пропасть.

Бонни и Док слезли возле старой шахты, держа молотки и краски в руках. Они нашли листы фанеры и фибролита и изготовили знаки, шесть на десять футов, гласящие: «ВНИМАНИЕ! ДОРОГА ЗАКРЫТА, СПАСИБО.»

Они сделали несколько стоек, два на четыре фута, чтобы повесить на них знаки и привязали знаки к трубам каркаса джипа Хейдьюка.

Хейдьюк и Смит выкопали материалы для термита из тайника под деревьями: 45 фунтов стружки оксида железа, 30 фунтов алюминиевой пудры, 10 фунтов перекиси бария, 22,5 фунта порошка магния, все это упаковали в круглую коробку с металлическими торцами.

— Это все, что есть? — спросил Хейдьюк.

— Этого что, не хватит?

— Надеюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что я не знаю, сколько понадобится, чтобы прожечь секции моста.

— Почему бы не взорвать их?

— Для этого понадобилось бы в десять раз больше динамита, — Хейдьюк поднял две картонки. — Давайте перенесем это в джип. Нам понадобится что-то вроде большой кастрюли с крышкой, чтобы перемешать в нем состав.

— Банки из тайника подойдут?

— Да.

— Почему не смешать все здесь?

— Безопаснее будет смешать состав на месте, — сказал Хейдьюк.

Они запихнули, сколько влезло, в джип Хейдьюка — порошок, взрыватели, остатки динамита, остальное сложили в пикап Смита. Солнце зашло, закат угасал на темно-сером горизонте. Они сложили маскировочную сеть. Хейдьюк замел последние следы можжевеловым веником.

— Поехали, — сказал он.

Смит и Док ехали в пикапе впереди, они вели машину очень медленно, с выключенными фарами, на протяжении десяти миль по грунтовке к хайвэю. Хейдьюк и Бонни ехали позади на перегруженном джипе. Разговоров не было, все было предусмотрено заранее. Если одна группа попадает в переплет, она предупреждает другую световыми сигналами.

Бонни переживала тяжелое чувство фатализма, вновь поселившееся в ней, оно отдавалось в сердце, под ложечкой. Она радовалась, что сегодняшний ночной рейд будет последним на долгое время. Я не чувствую ничего, кроме опасности, повторяла она про себя. Она покосилась на Хейдьюка, и не смогла подавить в себе рефлекс, выбросив банку из-под пива в окно. Она услышала, как алюминий звякнул о камень дороги. Ты, дрянь, подумала она, грязная падаль. Она вспомнила ночь и утро в застегнутом спаренном спальнике: другие ощущения. Принимала ли я таблетки сегодня? О, Боже! Короткое мгновение паники. То, что нам не нужно сейчас — маленький сбой с небес.

Она стала рыться в своей вышитой аптечке, нашла то, что нужно, бросила маленькую таблетку в рот и взяла открытую банку пива, открытого Хейдьюком. Его рука — чувствительное растение — неохотно выпустила банку.

— Что ты приняла? — подозрительно спросил он.

— Кусочек радости, — ответила она, полоща рот «Шлицем».

— Лучше бы ты шутила.

— Волнуюсь.

— Мне бы твои заботы.

Фанатик зла. Никто никогда не говорил Джорджу о Большом Плане. План приостановить операции после сегодняшнего нападения на станцию энергоснабжения. Не прекратить, а приостановить. Никто никогда не осмеливался. И сейчас, определенно, было не время.

Также был вопрос межличностных отношений. Бонни не могла помочь им, с таблетками или без; она думала о днях и неделях, даже о месяцах и годах, которые пройдут. Что-то глубоко внутри нее жаждало смысла того, что предстоит впереди. Чего-то созревающего, такого, как свой дом, если такое могло прийти ей в голову. С кем? Действительно, с кем? Абцуг нравилось жить одной, часть времени, но она никогда не представляла, что она может провести остаток жизни в таком немыслимом изгнании.

Мы одиноки. Я одинока, думала она. Только ее нищета и любовь защищали ее от одиночества — темнота, окружавшая костер лагеря, это горькое страдание утраты. Джордж… если только этот гад захочет говорить со мной.

— Скажи мне что-нибудь, — сказала она.

— Отдай мое пиво.

Громадные стены песчаника вырастали слева от них, к югу от дороги. Дорожное покрытие закончилось; они ехали сквозь пыль от пикапа Смита, следуя за ним на запад сорок миль по грунтовой дороге, ведущей к трем мостам. Не было машин на этой заброшенной дороге, хотя вагонетки с рудой из урановых рудников оставляли изрытую как стиральная доска поверхность. Шум от джипа и грохочущего груза делали беседу затруднительной, но, поскольку беседы все равно не было, она знала, что он не возражал бы, угрюмый и погруженный в себя, сукин сын.

Они проехали заправку Фрай Каньон, продуктовый магазин, купающийся в мертвенно бледных огнях ртутных паров «огней безопасности». Никого. И езда по ветреному уступу из пустынных скал и песков в сторону Глен Каньона, Нэрроу Каньона, скалистой пустыни. Появились звезды, немного, в дымке облаков. Она с трудом видела дорогу.

— Может фары включить?

Он не обратил внимания, или не расслышал. Хейдьюк смотрел на что-то впереди, вне дороги. Большие черные силуэты чего-то стального на фоне зеленого заката. Он включил и выключил фары четыре раза. Сигнал остановки. Он съехал с дороги и припарковался за небольшой группой деревьев. Он выключил двигатель, и услышал унылый монотонный звук далеко впереди.

— Что это? — спросила она.

— Бульдозеры, — он снова ожил, мрачность пропала. — Два. Большие.

— Ну?

— Помножим их на ноль.

— О, нет. Не сейчас Джордж. Как же мосты?

— Подождут. Это ненадолго.