— Вить, чего загрустил?

— Да нет. Все ок.

— Знаешь, где я сегодня была?

Настораживается. Он не ревнивый, но все же…

— И где?

— На йоге.

— Чего?

— Здорово. Правда. Тебе надо попробовать.

Искоса ловит свое отражение в мутном зеркале.

— Шутишь?

— Нет. Поэтому и надо.

Аза идет на кухню. Что-то там гремит, что-то собирается вариться, покрывая испариной оконные стекла. В душе всплывает обида. Как в детстве, когда в третьем классе девочка не дала ему свою линейку, и он расплакался… На глазах у всех сполз под парту и заплакал. Слезы, маскирующиеся под дождь, барабанящий по стеклу.

— Витя! Иди обедать.

7

Наверх

— Витя, ты можешь мне помочь? А то я свой чемодан с места не сдвину.

— Да, конечно. А где он?

— Там. Около моей комнаты.

Анна направилась к лестнице. Пять часов утра, солнце еще дремлет. Они покидали Ришикеш. Еще пятнадцать часов дороги, и их ждет высота 3800 метров. Пятнадцать часов. Похоже, здесь, куда бы ты ни решил отправиться, нужно вытерпеть это время, духоту, тряску, ноздри, забитые пылью так, что не можешь дышать. Испытание. Ступеньки закончились. Перед ней стоял очередной выбор в образе двух автобусов — большого и маленького. Второй, несомненно, был более комфортным. Вопрос: в каком поедет Витя? Абсурд и бессмыслица, особенно если вспомнить вчерашний день необщения.

— Чай будешь? — Опять Ден со своим чаем. — Пойдем в тот, тебе там будет легче.

Чувство протеста побеждает, она выбирает первый. Полноватый коренастый шофер одаривает ее широкой улыбкой, беспощадно запихивая вещи в багажник. Появляется Витя. Налегке.

— Ну, все по местам. Аня, а где твой чемодан?

— Ты мне скажи.

— Я пришел, но там ничего не было.

— Весело.

Смех поднимается, щекочет нёбо. В аэропорту она почему-то все время боялась, что пропадут ее вещи, ее снаряжение, десять килограммов перевеса. Брови Вити озадаченно поднимаются.

— Эй, ты своего полосатого друга ищешь? Он давно уже готов в путь. — Улыбается Володя. — Мы его с Костиком захватили.

Жаль, но эту парочку Анна не может захватить с собой в качестве поддержки, ребята садятся на мотоциклы. А она — у окна. Медленно начинает уплывать город с его цветами и обещаниями. Витя бродит — туда-сюда, по канату между сидениями, между прошедшими днями, в лабиринте вопросов.

— А что значит эта нить на запястье?

— Она оберегает. Можешь снять, если хочешь. Только не бросай, привяжи на дерево. Вообще, когда надо, сама порвется, защитит.

— Мне нравится. Просто интересно.

С тобой — говорить.

— Такое странное чувство было на пудже, будто воронка света в груди. А как для тебя?

— То же самое. Так и должно быть.

И этого — не миновать.

Отходит. День разгорается. Вялено-вареный воздух потом покрывает кожу. Расстегиваются молнии, открываются бутылки. Цветная сандалово-фруктово-пыльная жизнь струится вдоль дороги, которая крутится, извивается, завинчивает тошноту в желудок. Наконец остановка. Шаги в зыбучих песках ступенек автобуса. Садится. В пыль.

— Укачало? — Склоняется заспанная Лола.

— Бедная девочка! Сплошные мучения! На, умойся. — Протягивает Рома воду.

Изумрудные штаны Вити мелькают в пыли, он не подходит к ней, поднимая рвоту к горлу. Но нет, держись, Аня. Прежде всего красота, ты же знаешь. Она ловит ртом воздух, кое-как справляется, смачивает виски. Снова тряска, ломота в пояснице, и вдруг — безысходность. Все более крутые повороты, все более вялые разговоры вокруг. Слипаются веки, но уснуть не получается. В Индии нет для нее сна. Только открытое море снов.

Колеса по рельсам — дзин-дзин — успокаивает. Жаркая южная природа перетекает в спокойную темно-хвойную, осеннюю. Многочисленные повязки, кажется, прилипли, срослись с кожей, но на самом деле уже затянуты порезы сухой бурой корочкой, а под ней ярко-розовая поверхность. Все прошло, Аня. Впереди — дом, Москва, родители, которым надо объяснить, как она вообще оказалась одна в Крыму, почему скомкана юность на ее лице. Она ждет, жаждет дома, бутерброда из мягкого рыхлого белого хлеба, густо намазанного маслом с полукругом докторской колбасы, кровати, покрытой мягкими игрушками… Темнеет. Нервно-быстро смыкаются веки, хочется кричать. Голос… Как дельфин — то выныривает, то скрывается под водой, разливаясь на поверхности рябью заикания.

М-м-ма-м-м-а… Мама укутывает в плед. Мама варит какао. Полны ужаса и слез глаза мамы.

Захлопнувшаяся дверь. Без вопросов. Безликое безразличие привычного распорядка дня. Ее отец.

Она одна в черном поле вспаханной земли, где ноги вязнут в грязи. Чужая комната, не ее фотографии в альбоме, и кружка со смешным котенком — не ее… Стены шепчут, движутся в мутном пространстве неясных звуков. Наваждение бессонницы не позволяет начаться дню, всегда темно, всегда страшно. Здесь, сейчас, что может с тобой случиться? Но что-то может… Не закрывай глаза.

— С Аней надо что-то делать.

Может, поговорить, папа?

— У нее с головой — не в порядке.

А ты знаешь, сколько часов мне наводили там порядок?

— Мы здесь бессильны. Обратимся к специалистам. Мне говорили об одной клинике…

Сомкнуты руки мамы на груди в возгласе отчаяния.

Вещи собирать? Ни к чему. В новой жизни она ничего не сможет из этого надеть: рваные джинсы, футболки с мультяшными героями… Сапоги — кожаные, высокие, корсет — плотнее, юбка — уже… Прощай, плюшевый лев, прощай, принцесса с потрескавшейся алой краской на губах. Завял ваш Нютик. Теперь есть только Анна. Одна в незнакомом городе — что могла она раньше знать о Москве? Школа, качели во дворе, шиповник под окном — зацвел, да иногда «экскурсии» в центр.

Анна…

— Сейчас у нас будет время поесть и немножко отдохнуть. Не разбредаемся. Идите за мной и Свами, для нас уже все накрыто в кафе.

Маленький пестрый городок, последний всплеск жары, дальше — выше, холоднее. Серая сумка через плечо, шаги по одной линии — привет из модельной жизни.

— Ну, как дорожка? — Ден. Даже хорошо, что он, что с вопросами.

— Трясет.

— Надо было в маленький, со мной садиться.

— Возможно. — Смотрит на далекий маяк во главе группы — изумрудные брюки Вити.

Столы вместе, полумрак, скрип вентиляторов, очередь в туалет-дырку. Анна закатывает штаны, открывает кран, вода прямо на пол, от грязных брызг мороз по коже. Возвращается в зал, садится рядом с призывно улыбающимся Деном.

— Тебе положить?

— Давай. — Забрасывает ее тарелку рисом, овощами, заливает зеленовато-коричневым соусом.

Взгляд Вити. Искоса. На долю секунды. Оценивающий, тревожный, мечтательный. Рождающий тоску в ее сердце.

— У-у… вкусно. — Таня смешивает все содержимое своей тарелки и любовно заворачивает в чапати. — Я такая голодная! Ден, это что там, манго? Дай сюда, лучше два. А можешь просто рядом поставить тарелку?

Маленький ножик скользит по сочной мякоти, оранжевые кусочки ложатся на язык, Таня щурится от удовольствия. Анна смотрит, не может оторваться.

— Вы посмотрите на ее лицо! Такой экстаз. От манго. Мне бы сейчас бумагу и карандаш! Хотя не люблю портреты.

Сладко-протяжно-причмокивая жует. Девочка-манго. Нога Дена задевает колено Анны, припадает. Ненавязчиво, будто без сил…

— У нас со Свами тут дела, мы отойдем на полчаса. Рядом рынок, можно там пока побродить. — Уверенный низкий голос Вити растворяется вместе с его фигурой.

Анна запрокидывает голову, мысли-печали кружат вслед за потоками горячего воздуха. Тело ноет, рис кусается в желудке.

— Пойдем посмотрим какие-нибудь сувениры? — пытается ее взбодрить Ден. Но какое ей дело до побрякушек сейчас, когда страсть вцепилась в волосы, а от слабости не пошевелить пальцем? Она втягивает в себя полумрак, ленивые шаги официантов. На ресепшене (кафе находится в маленькой гостинице) появляется высокий загорелый парень с забавно закрученными дредами на голове. Его лицо будто о чем-то не договаривает, тело прямое, гибкое… Хочется коснуться его… Болтает с индийцем. Видимо, не устраивает цена, уходит. Жаль. Не его, себя. Какие у тебя дела, Витя? Слева замечает, как Фарид, еще один участник сцены «поход», берет Марту за руку, поворачивает к себе тыльной стороной ладони, рассказывает что-то. Губки рыженькой девушки складываются в сосредоточенную гримаску. Потом она резко встает, улыбается, подтягивает вновь сползающие бархатные штаны: «Спасибо».