Полдня июльского тяжеловесней,

Ветра легче — припоминай, —

Шли за стадами аулов песни

Мертвой дорогой на Кустанай.

Зноем взятый и сжатый стужей,

В камне, песках и воде рябой,

Семипалатинск, город верблюжий,

Коршуны плавают над тобой.

Здесь, на грани твоей пустыни,

Нежна полынь, синева чиста.

Упала в иртышскую зыбь и стынет

Верблюжья тень твоего моста.

И той же шерстью, верблюжьей, грубой,

Вьется трава у конских копыт.

— Скажи мне, приятель розовогубый,

На счастье ли мной солончак разбит?

Висит казахстанское небо прочно,

И только Алтай покрыт сединой.

— На счастье ль, все карты спутав нарочно,

Судьба наугад козыряет мной?

Нам путь преграждают ржавые груды

Камней. И хотя бы один листок!

И снова, снова идут верблюды

На север, на запад и на восток.

Горьки озера! Навстречу зною

Тяжелой кошмой развернута мгла,

Но соль ледовитою белизною

Нам сердце высушила и сожгла.

— Скажи, не могло ль всё это присниться?

Кто кочевал по этим местам?

Приятель, скажи мне, какие птицы

С добычей в клюве взлетают там?

Круги коршунья смыкаются туже,

Камень гремит под взмахом подков.

Семипалатинск, город верблюжий,

Ты поднимаешься из песков!

Горячие песни за табунами

Идут по барханам на Ай-Булак,

И здорово жизнь козыряет нами,

Ребятами крепкими, как свежак.

И здорово жизнь ударяет метко, —

Семипалатинск, — лучше ответь!

Мы первую железнодорожную ветку

Дарим тебе, как зеленую ветвь.

Здесь долго ждали улыбок наших, —

Прямая дорога всегда права.

Мы пьем кумыс из широких чашек

И помним: так пахла в степях трава.

Кочевники с нами пьют под навесом,

И в меру закат спокоен и ал,

Меж тем как под первым червонным экспрессом

Мост первою радостью затрепетал.

Меж тем как с длинным, верблюжьим ревом

Город оглядывается назад…

Но мы тебя сделаем трижды новым,

Старый город Семи Палат!

Кузнец тебя выковал и пустил

По свету гулять таким,

И мы с удивленьем теперь тебе

В лицо рябое глядим.

Ты встал и, смеясь чуть-чуть, напролом

Сквозь тесный строй городьбы

Прошел стремительный, как топор

В руках плечистой судьбы.

Ты мчал командармом вьюг и побед,

Обласкан огнем и пургой,

Остались следы твоего коня

Под Омском и под Ургой.

И если глаза сощурить, — взойдет

Туман дымовых завес,

Голодные роты идут, поют,

Со штыками наперевес.

И если глаза сощурить, — опять

Полыни, тайга и лед,

И встанет закат, и Омск падет,

И Владивосток падет.

Ты вновь поднимаешь знамя, ты вновь

На взмыленном Воронке,

И звонкою кровью течет заря

На занесенном клинке.

Полтысячи острых, крутых копыт

Взлетают, преграды сбив,

Проносят кони твоих солдат

Косматые птицы грив.

И этот высокий, крепкий закал

Ты выдержал до конца, —

Сын трех революций, сын всей страны,

Сын прачки и кузнеца!

Едва ли, едва ли… Нет, никогда!

На прошлом поставлен крест.

Как раньше вел эскадроны —

теперь Ведешь в наступленье трест.

Смеются глаза. И твоей руки

Верней не бывало и нет.

И крепко знают солдаты твои

Тебя, командарм побед.

Замолкни и вслушайся в топот табунный, —

По стертым дорогам, по травам сырым

В разорванных шкурах

                                        бездомные гунны

Степной саранчой пролетают на Рим!..

Тяжелое солнце

                           в огне и туманах,

Поднявшийся ветер упрям и суров.

Полыни горьки, как тоска полонянок,

Как песня аулов,

                              как крик беркутов.

Безводны просторы. Но к полдню прольется

Шафранного марева пряный обман,

И нас у пригнувшихся древних колодцев

Встречает гортанное слово — аман!

Отточены камни. Пустынен и страшен

На лицах у идолов отблеск души.

Мартыны и чайки

                                 кричат над Балхашем,

И стадо кабанье грызет камыши.

К юрте от юрты, от базара к базару

Верблюжьей походкой размерены дни,

Но здесь, на дорогах ветров и пожаров,

Строительства нашего встанут огни!

Совхозы Киргизии!

                             Травы примяты.

Протяжен верблюжий поднявшийся всхлип.

Дуреет от яблонь весна в Алма-Ата,

И первые ветки

                             раскинул Турксиб.

Земля, набухая, гудит и томится

Несобранной силой косматых снопов,

Зеленые стрелы

                              взошедшей пшеницы

Проколют глазницы пустых черепов.

Так ждет и готовится степь к перемене.

В песках, залежавшись,

                                     вскипает руда,

И слушают чутко Советы селений,

Как ржут у предгорий, сливаясь, стада.