«Барокко лебедем изогнуто вокруг…»
Барокко лебедем изогнуто вокруг,
Фонтаны и мосты, порталы, крыши.
И серый ангел (крылья — полукруг)
Пищит спокойно из глубокой ниши.
Он каменным давно для мира стал,
Покрылись крылья легкой паутиной.
Прошли века, и ангел перестал
Молиться над кипящею плотиной.
На площади, за сгорбленным мостом
Кружатся камни под моей ногою.
— Вы думаете вовсе не о том,
Я Вас хотел бы увидать другою. —
И каменная тяжкая рука
Касается беспомощной ладони.
К тебе плывут надежда и тоска,
Но кто тебя еще надеждой тронет?
«Белая гребеночка, волоса, как лен…»
Белая гребеночка, волоса, как лен.
Не пришла девчоночка, не дождался он.
А казалось к празднику, вправду был хорош. —
Пьяному проказнику подвернулся нож.
Всё стоял у зеркала и не узнавал.
Жизнь тебя коверкала, била наповал,
Для чего же лучшую радость ты убил?
Как тебя ни мучила, мил ей кровно был.
Горлышко закинулось, слабо полоснул,
Только запрокинулась на высокий стул.
Только веки вскинула, кровью изошла,
Навсегда покинула, навсегда ушла.
Золотые волосы даром расчесал,
Не услышишь голоса из твоих зеркал.
Белая гребеночка, зубчики — остры.
Нет твоей девчоночки, нет твоей сестры.
«Суженый, ряженый…»
Суженый, ряженый,
Кудри напомажены,
Бел платочек на груди,
Если хочешь — приходи.
А не хочешь, что морочишь,
Зубы волчьи даром точишь?
Ночку темную просрочишь —
Ночка темная — тепла.
Хороши льняные косы
У девчонки, у курносой,
Шея нежная — бела.
Хороша, медова речь,
Только рядом скучно лечь.
Поворкуешь, затоскуешь,
Замилуешь и минуешь
Светлый дом и тихий сад
И воротишься назад.
Да назад не ходит солнце,
Да прихлопнуто оконце,
И суженая жена
Весела и неверна.
«Я говорю себе: не требуй…»
Я говорю себе: не требуй,
Я говорю себе: смирись,
Ведь знаю я — над черным небом
Стоит совсем иная высь,
Куда не залетит Гагарин,
Быть может, Лермонтов бывал,
Где дух, который всем подарен,
На Бога детски восставал,
Где отражаются картины,
Стихи, и музыка, и зов,
Как будто блеск воды раскинув,
Стоит блаженный Петергоф.
И, как фонтаны, бьются души,
Стремясь повыше залететь.
Ну, вот, смирись. Ну, вот, послушай:
Ты не должна дерзать и сметь.
Ведь вокруг тебя иное.
Двойник, ликуй, — нас снова двое.
(И водомет и водоем.)
Мы снова, наконец, вдвоем.
НОЧЬ В РАЮ
Задыхается сердце от счастья,
И сегодня тебя утоляя,
Для других на неравные части
Разделилась покорно земля.
И еще не остывшие плечи
Расправляя в последнем бреду,
Ты на звонкий торопишься вечер,
На гулянье в соседнем саду.
И веселые гроздья пугая,
Залетевших к ограде шаров,
Ты слетишь в этот мир попугаев,
Каруселей и белых шатров.
Только ангелы скроют брезентом,
До зари охраняя с трудом,
Эти крылья из позументов,
Это сердце, как пряничный дом.
Пусть стучатся влюбленные души,
Пусть зовут золотую мишень, —
На земле из зеленого плюша
Расцвела жестяная сирень.
Полотняные дышат фиалки,
И, встречая беспомощный взгляд,
Лишь тебе непривычно гадалки
Ранним утром отъезд посулят…
Гороскопы и попугаи
Подтвердят на листках и руке
Голубую заоблачность рая
На востоке, невдалеке.
Ведь путей тебе не отрежут,
Пусть на улицах стало светло,
Пусть на белой арене манежа
Невзначай отвязалось крыло…
Шелестят лотерейные гребни,
В лабиринте — потерянный путь,
И под выстрелы розовый лебедь
Подставляет картонную грудь…
Где тончайшие папильотки
Настоящая сбросит сирень,
Городская толпа у решетки
Рукоплещет, встречая мишень
И прощаясь и обрывая
Серпантин с холодеющих рук,
Ты обманутой выйдешь из рая
Сквозь бумажный натянутый круг…
ПОСЛЕ ЛЮБВИ
Узнавая, что некуда деться,
Этой ночью в покинутый сад
Темно-красное мертвое сердце
Упадет, холодея, назад…
И в корнях засыхающих крыльев,
У ключицы, почуяв тепло,
Бросит ворохом розовых лилий
На подушки живое крыло,
Всею кровью втекая из глуби
В шелест крепнущий и глухой,
Исчезая в серебряных клубнях
Розоватою шелухой…
И распахиваясь за дверью,
Забывая недавний страх,
Отряхнет незаметно перья
Этот легкий влюбленный прах…
И пускай тяжелеют плечи,
И ладони легли на грудь,
Мне уже никто не перечит —
Я лечу, узнавая путь.