Изменить стиль страницы

Роль вытегорского периода в творческой биографии Сологуба начинает проясняться все отчетливее. Опираясь на архивные материалы (в частности, на записи В. П. Калицкой), можно предположить, что годы 1889–1892 были переломными для писателя и что опыт вытегорской жизни отразился в его стихах и прозе гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Материалы сологубовского архива в Пушкинском Доме отчасти подтверждают такое суждение. Среди бумаг Сологуба обнаружен, например, план Вытегры, начертанный его собственною рукой[231], черновики стихотворений, написанных в Вытегре (нередко — на расписании уроков или на листках «аттестаций», что выдавались ученикам Вытегорской учительской семинарии), относящиеся к этому периоду шутливые стихотворные зарисовки «Перед советом», «На совете» и др.; на некоторых листках — краткие характеристики сослуживцев, их родственников[232]… Сохранилась и составленная Сологубом «канва» к его биографии (машинопись); в ней — немало «вытегорских» штрихов и зарисовок: «Бечевник», «Пьяные бурлаки возвращаются домой», «В Вытегре канатоходец», «На площади. Толпа. Сбор в антрактах. Трико канатоходца», «Седой и пьяный купчик, говорящий рифмами», «Дежурства в семинарии» и т. п.[233]

Не подлежит сомнению, что впечатления провинциальной жизни, какими бы тягостными ни казались они подчас самому писателю, были в итоге плодотворными для его дальнейшей литературной деятельности. Автобиографические мотивы, навеянные, бесспорно, и годами, проведенными в Вытегре, звучат (хотя и не всегда явственно) в рассказах и романах Федора Сологуба, и прежде всего — в романе «Тяжелые сны». Знакомясь с этим произведением, Н. И. Ахутин писал своему бывшему сослуживцу 20 октября 1895 г.:

«Судя по тем лицам, которые мне знакомы (а ведь их там не мало), я считаю Ваше произведение верным и мастерским изображением печальной действительности. Но мне хочется думать, что Вы чересчур сгустили краски, что грустная действительность все-таки лучше, чем сотворенная Вами. Наряду с пошлостью, пустотой и преступностью вытегорского общества, там были и светлые личности <…>. А Ваш город почти поголовно состоит из таких монстров, которые годятся для кунсткамеры. <…> Но зато ведь Вы понадергали их отовсюду. Вы стянули их из Вытегры, Крестец и, может быть, еще откуда-нибудь, и получилось действительно избранное общество. Вот этим-то приемом, мне думается, Вы и сгустили краски больше, чем требовалось»[234].

Конечно, писатель не столько «сгущал краски», сколько отображал и обобщал накопленные им наблюдения в свете собственного, вполне сложившегося к середине 1890-х гг. миропонимания. Горестные раздумья над провинциальной средой, в которой он провел десять лет, еще более гротескно преломились позднее в романе «Мелкий бес». Однообразные давящие будни захолустного городка, его «звериный быт», уродливые нравы его обитателей — все это выплескивалось на страницы сологубовских произведений из его многолетнего личного опыта. И особенно важен в этой связи его вытегорский период — ведь Вытегре суждено было стать последней «провинцией» Ф. К. Тетерникова! Будущим исследователям творчества Сологуба еще предстоит скрупулезный анализ как опубликованных его произведений, так и многочисленных черновиков, набросков и иных бумаг, с датами: 1889, 1890, 1891, 1892…

Начало этой работе было положено В. П. Калицкой, которая первой обнаружила в стихотворениях и прозе Сологуба «вытегорские» строки и отрывки и использовала их в качестве эпиграфов к отдельным главам своих записей. Возникает вопрос: почему В. П. Калицкая увлеклась этой темой?

Вера Павловна Калицкая (урожд. Абрамова; 1882–1951) окончила физико-математическое отделение Высших женских (Бестужевских) курсов и в 1904–1907 гг. преподавала в Смоленских классах для рабочих Технического общества, в Никольском женском училище и др.[235] В период первой русской революции она работала в Красном Кресте, оказывала помощь заключенным в тюрьмах. В начале 1906 г. познакомилась с А. С. Гриневским (в будущем — известный писатель А. С. Грин) и стала впоследствии его женой; в 1910–1911 гг. жила с ним на высылке в Архангельской губернии. В 1913 г. их брак распался; позднее В. П. Абрамова-Гриневская вышла замуж за геолога К. П. Калицкого.

До революции В. П. Калицкая печаталась в известных детских журналах: «Всходы», «Тропинка», «Проталинка», «Читальня Народной школы» и др. Как детская писательница она продолжала выступать и в дальнейшем. Ею опубликовано несколько сборников детских рассказов; один из них, видимо «Беглецы» (М.; Пг., 1923), она подарила в 1925 г. Сологубу, с которым в то время часто встречалась (оба работали в Бюро секции детской литературы Всероссийского Союза писателей)[236]. В последние месяцы 1927 г. В. П. Калицкая почти неотступно находилась у постели умирающего писателя. «Прости, что долго не отвечала, — пишет она А. С. Грину 7 января 1928 г., — эта осень и часть зимы были у меня очень трудные; едва поправившись от болезни почек, я должна была по внутреннему чувству долга проводить много времени у Ф. К. Сологуба. Был он до последней степени несчастен, жалок и слаб. Приходилось очень много бывать у него, особенно последние недели полторы перед смертью <…>. Очень я душевно устала от вида этого исключительно тяжелого умирания <…> смущена видом умиранья, этой ужасной непримиримостью, в которой умирал и умер Ф<едор> К<узьмич>»[237].

Ранним периодом жизни Федора Сологуба В. П. Калицкая заинтересовалась, видимо, лишь после кончины писателя. Насколько можно судить, в ее разговорах с Сологубом, а также в ее письмах к нему этот вопрос (то есть его учительская деятельность в провинции) не затрагивался. Путешествие Калицкой в Вытегру, где она разыскала людей, знавших и помнивших Федора Кузьмича, состоялось скорей всего весной или летом 1928 г. В то время в Ленинграде готовился сборник воспоминаний о писателе; его составлял Иванов-Разумник. Материал, подготовленный Калицкой, должен был появиться в нем среди других статей и сообщений, в основном мемуарного характера. Однако задуманное издание так и не состоялось[238].

Сделанные ею в Вытегре записи В. П. Калицкая литературно обработала, придав им форму очерка. Озаглавленный «Федор Сологуб в Вытегре», текст очерка сохранился в архиве Иванова-Разумника (оказавшись в Рукописном отделе Пушкинского Дома, он был ошибочно разделен на две единицы хранения)[239]. На первом листе рукописи имеется правка карандашом (в основном стилистическая), сделанная, по-видимому, Ивановым-Разумником; зачеркнут также второй абзац, исправлены даты в тексте и т. д. В верхней части листа, над заголовком, Иванов-Разумник пометил; «В. Калицкая. Зверинская 176, кв. 25». Далее, в отдельных местах машинописи, — правка зеленым карандашом (скорее всего — авторская).

Обширные фрагменты записей В. П. Калицкой печатались в 1992 г. в вытегорской газете «Красное знамя» (№ 21. 18 февраля. С. 14; № 22. 20 февраля. С. 3; № 23. 22 февраля. С. 3. Вступ. статья, публикация и коммент. К. М. Азадовского). В примечаниях к настоящей публикации, значительно расширенных по сравнению с газетной, использованы сведения, полученные от Т. П. Макаровой, директора Вытегорского краеведческого музея, и Е. Г. Ермолина, редактора вытегорской газеты «Красное знамя». Искренне благодарю вытегоров за помощь.

Вступительная статья, публикация и комментарии К. М. Азадовского.
вернуться

231

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. № 87.

вернуться

232

Там же. Оп. 1. № 10. Л. 33, 38 об. и др.

вернуться

233

Там же. Оп. 6. № 89.

вернуться

234

Там же. Оп 3. № 41. Л. 20 об. — 21. О жизни писателя в Крестцах, также повлиявшей на его художественное творчество, см.: Абрамов В. Ф. Сологуб в Крестцах // Провинцiалъ (Новгород). 1994. № 11 (74). 24–30 марта. С. 10.

вернуться

235

О В. П. Абрамовой-Калицкой см также: Сандлер Вл. Четыре года следом за Грином // Прометей. М, 1968 Т. 5. С. 190–207.

вернуться

236

Поэтесса Е. Я. Данько отмечает в своих воспоминаниях, что «добрейшая» В. П. Калицкая пребывала в «ослеплении перед гением Федора Кузьмича и в уверенности, что его гениальность непреложна для всех на свете…» (Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения / Вступ. статья, публикация и коммент. М. М. Павловой // Лица. С. 197). Далее Е. Я. Данько пишет о «призрачной власти» Сологуба над Верой Павловной, подставлявшей себя «унижениям и обидам», принимавшей всерьез «его <Сологуба> желание быть эротически неотразимым и измываться над ней» и т. д. Данько обвиняет Сологуба в том, что он, «как умный человек, не мог не видеть, что перед ним психически больная женщина, ушибленная жизнью, совсем потерявшая равновесие с тех пор, как умер ее ребенок, — и, видя все это, — он усугублял ее болезнь вместо того, чтобы остановить, толкал на еще большие несчастия — на потерю семьи, на разрыв с мужем, к которому она была привязана и уважала» (Там же. С. 215–216).

вернуться

237

ЦГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. № 106. Л. 12–13.

вернуться

238

Подробнее о сборнике памяти Сологуба, предполагавшемся к изданию в ленинградском отделении Всероссийского Союза писателей, см. в статье М. М. Павловой (Лица. С. 195).

вернуться

239

ИРЛИ. Ф. 79. Оп. 4. № 89 (данная единица хранения содержит весь текст, за исключением последней страницы); Там же. № 1 (содержит раздел VIII, включая последнюю страницу).