Вдоль реки заснувшей прохожу лугами

По траве росистой голыми ногами,

И гляжу на звездный недоступный строй,

И мечта забавит легкою игрой.

От лучей палящих ноги загорели,

А во тьме посмотришь, кажется, что белы,

Да и все иное, чем бывает днем, —

Дальняя избушка кажется холмом,

Мглистая дорога кажется рекою,

А туман в лошине — снежной пеленою.

Спать давно пора бы, а домой идти, —

Словно позабыты к дому все пути.

Точно чародейка шарф из мигов вяжет,

А когда окончит, никогда не скажет,

И следишь мельканье чародейных спиц,

Вещее сверканье полевых зарниц,

И не видишь молний, и не слышишь грома,

Но душе зарница каждая знакома,

И с паденьем каждой пасть в траву готов.

Позабыться в беге неразгадных снов,

Прикоснуться к тайне, к волшебству и к чуду,

Посмотреть, каким же я в Эдеме буду.

Старик улыбчивый, ты медлишь на пороге,

И смотришь на толпу играющих детей.

Хоть ноги голые марает грязь дороги,

Забавны милые беспечностью своей.

Но думы у меня безрадостны и строги,

Когда гляжу на них, они в душе моей,

Как зарево больших и медленных огней.

Обнявших светлые, надменные чертоги.

Давно определен, бессмысленно суров,

Начертан наш удел, о дети бедняков!

И пусть в иной душе, из милых глаз мерцая,

Зародыш гения дает свои ростки,

Бессмысленная жизнь, и косная, и злая,

Покровом тягостным сомнет его цветки.

Влечется злая жизнь! Ни счастья, ни свободы!

Ленивей тяжких змей ползут немые дни,

Летят, как ураган, стремительные годы,

И гаснет радость грез, как бледные огни.

Заставлены пути, заграждены исходы.

Не трать остатка сил, неправды не кляни.

Пускай твою ладью неведомые воды

Несут лесным ручьем в таинственной тени.

Лежи на дне ладьи, следи ветвей мельканье,

И слушай сонных струй ленивое роптанье,

И жди, спокойно жди. Бездействие не стыд.

Когда для битвы нет оружия и силы.

Усталого раба ничто не устрашит, —

Ни холод жизни злой, ни холод злой могилы.

За мрак изображений

Меня ты не брани, —

Такой мой скорбный гений,

Такие наши дни!

Суровых песнопений

Моих ты не кляни, —

То в мглистости томлений

Горяшие огни!

Гореть как можно жарче.

Светить как можно ярче,

Страданий не тая,

За черною горою

Встать красною зарею, —

Вот заповедь моя.

Жди удивительного чуда

Иль предсказания оттуда,

Где у людей едва-едва

Работать стала голова.

В поле девушка ходила

И случайно придавила

  Голою стопой

  Цветик полевой.

Он головкой лиловатой

  Никнет до земли.

Вдруг к былинке полусмятой

Чьи-то кудри прилегли.

Смотрит девушка, вздыхая,

  На больной цветок,

Осторожно выпрямляя

  Тонкий стебелек.

Говорит она тихонько:

— Что мне сделать, милый мой?

Взбрызнуть венчик твой легонько

  Свежею водой?

Иль от солнца в тень лесную

Мне тебя пересадить? —

Шепчет он: — Сам оживу я, —

Не мешай мне жить! —

Прохожу я тропы и дороги,

Не обувши стремительных ног.

Пробегают свободные ноги

По просторам свободных дорог.

Вот мои сапоги-скороходы,

Те же в прошлый и нынешний год.

Их окрасили солнце и воды,

Они годны на всякий поход.

Пламеннее солнца сердце человека,

И душа обширней, чем небесный свод,

И живет от века до иного века,

Что в душе созреет в урожайный год.

Как луна печальна, как вода текуча

В свете переменном зыбкая мечта.

Пусть ее закроет непогодой туча, —

Сквозь века нетленна, светит красота.

Много вижу следов на песке прибережных дорог.

Вот оттиснулись гвозди огромных мужицких сапог;

Вот следы от девичьих ботинок, и узких, и тесных,

Сжавших парочку ножек, хоть белых, но вряд ли

                                                                    прелестных;

Здесь ряды мелких ямок песок прибережный сберег, —

Это — оттиски пальцев разутых ребяческих ног;

Вот еще свежий след вижу я, — поперек всей дороги

Точный слепок оставили голые девичьи ноги.

Хороши эти слепки, и кажется мне, что прошла

Здесь русалка нагая и вниз по реке уплыла.