«Варнхэм, ― подумал Кроуфорд. ― То самое место, где я потерял свое обручальное кольцо».

Байрон взял Шелли под руку и помог ему подняться. ― Ты можешь идти, Шелли? Вот твой пиджак, хотя какая-то услужливая персона вытерла с его помощью мостовую. Сэр, добавил он, поворачиваясь к Кроуфорду, ― мы перед вами в долгу. Я проживаю на вилле Диодати, чуть севернее по этому берегу озера, а семья Шелли ― мои соседи ― посетите нас, особенно если …,… если мы можем чем-то помочь идущему по пути.

Байрон и Клэр подхватили Шелли под руки и повели его прочь. Доктор со смешным именем отправился следом, напоследок украдкой бросив на Кроуфорда недобрый взгляд. Кроуфорд снова заметил, что Байрон прихрамывал, и вспомнил, как читал, что юный лорд был хромой ― косолапый[112].

Толпа разбрелась, и Кроуфорд обнаружил себя идущим рядом с худой девушкой, которая спросила его, не знает ли он путь вокруг радуги. ― Иногда они предстают в виде рептилий, ― заметила она мимоходом, словно их беседа и не прерывалась.

Кроуфорд был обеспокоен своим признанием, что он был хирургом и в прошлом служил во флоте. ― Полагаю что так, ― рассеянно ответил он.

― Я хочу сказать, я просто уверена, что это и в самом деле была не черепаха.

― Да, полагаю это маловероятно, ― согласился он.

― Меня зовут Лиза, ― сказала девушка.

― Майкл.

Она как во сне кивнула головой, и Кроуфорд заметил ее высокие скулы и большие, темные глаза, и снова кисло осознал, что в былые времена мог бы найти ее очень привлекательной.

― Вам доводилось когда-нибудь встречать этих царственных существ? ― тихо спросила она. ― Его матери чертовски повезло. А я так и не изведала настоящей любви. Однажды, впрочем, мне посчастливилось найти руку статуи… Я прожила с ней несколько лет, но затем у меня развилось малокровие. Люди стали замечать, что я перестала бывать на солнце, так что однажды прибыли священники с соленой святой водой и убили ее. Полагаю, я должна быть им благодарна. Меня, пожалуй, уже не было бы в живых, не сделай они этого. Но я по-прежнему хожу в горы и ищу камни.

― С рукой статуи, ― эхом отозвался Кроуфорд, снова думая о Варнхэме.

― О да, не многим так повезло, ― словно соглашаясь с ним, кивнула она. Она застенчиво взглянула на него и провела языком по губам. ― У тебя с собой есть что-нибудь?… Она зарделась и перешла на шепот… какие-нибудь хлеба святого Стефана? Мы могли бы, ты и я, воспользоваться ими вместе, ― она взяла его руку и провела ею по своей щеке, затем поцеловала ладонь; ее жест казался натужным, но на миг он почувствовал жаркий, влажный кончик ее языка. ― Мы могли бы разделить их интерес к нам, Майкл, и, по меньшей мере, таким образом быть привлекательными друг для друга…

Кроуфорд осознал, что случилось именно то, о чем предупреждал его Китс, как в тот раз, когда де Лож ожидал от него ответной услуги. Он признался себе, что глаза Лизы блестели тем же самым нездоровым блеском, который он видел в глазах Китса и того правительственного чиновника Бризе ― надо как-нибудь изучить в зеркале свое собственное лицо.

― Извини, ― осторожно ответил он. ― У меня ничего нет.

― Ох. Она отпустила его руку, но, тем не менее, все еще шла рядом с ним. ― Однако еще недавно у тебя это было ― и ты светишься от этого словно ignis fatui[113], блуждающий огонек над неподвижным озером.

Он бросил на нее настороженный взгляд, но она равнодушно смотрела вперед и похоже не держала никакой обиды.

― Ну, тогда, может, как-нибудь сходим вместе в горы и поищем камни, ― сказала она, начиная удаляться от него. ― Я знаю пару подходящих мест, где оползни обнажили металл, тот серебристый металл, легкий словно дерево. Мы могли бы проверить близлежащие склоны, может быть, найдем живые осколки.

Он кивнул и махнул рукой на прощанье исчезающей в толпе девушке. ― Звучит заманчиво, ― беспомощно сказал он.

Посещение нескольких близлежащих отелей и гостиниц убедило его в том, что остановиться внутри Женевских стен ему не по карману, так что он нанял экипаж и направился обследовать поселки, теснящиеся к северу вдоль восточного побережья озера Леман; и в одном из них нашел сдающуюся в аренду комнату в бревенчатом доме семнадцатого века, окна которого смотрели сверху на узкие улочки, тянущиеся к пляжу, прочерченному килями рыбацких лодок, которые этим утром протащили отсюда вниз к виднеющемуся позади озеру.

Он проспал до заката, а затем провел большую часть ночи, смотря по ту сторону озера, на далекую изгоняющую небо темноту, там, где возвышалась Юра; иногда он обращал лицо к северо-восточному углу своей комнаты и по ту сторону деревянных панелей, далеко за пределами дома, за укрытыми ночью холмами Шабле и долиной реки Рона, ощущал стоящие гордыми исполинами вершины Бернских Альп ― Мёнх, Эйгер и Юнгфрау[114].

Перевалило за полночь, и он заметил, что небо начало медленно колыхаться и мерцать, словно задернутое безбрежной тюлью северного сияния, скрывшей под собой звезды. Обступившие озеро деревья начали слабо светиться, и на краткое мгновение, словно донесенная ветром далекая музыка, проникшая в самое сердце, его ступней коснулась дрожь от творимой вдали литании[115], исходящей, казалось, из самого сердца каменной земли. Он заснул и снова видел сон о холодной женщине.

В этом сне она была здесь, вместе с ним в его комнате. Раньше такого не бывало. В Англии и Франции, в его снах он всегда встречал ее на острове, где меж древними оливковыми деревьями теснились еще более древние руины. Там, посреди этого цветущего разрушения, они любили друг друга на холодном мраморном полу, испещренном прожилками лунного света и теней, идущих от разрушенных колонн. Ее кожа была холодна словно мрамор, и после того, как она иссушала его соки, она поспешно ускользала в заросли дикого винограда. Очевидно, она не могла долго оставаться в человеческом теле… и каждый раз невозможность последовать за ней вслед сводила его с ума, потому что во сне он был почему-то убежден, что ее змеиное тело окажется столь же чувственным и прекрасным, как и человеческое.

Этой ночью она скользнула внутрь, словно легкая туманная дымка, но когда он обернулся, она уже приняла человеческий облик. Она была обнажена, как и всегда прежде, и он был настолько ослеплен ее красотой, что едва заметил, как ее рука скользнула и отвернула к стене его бритвенное зеркало. Затем ее белые пальцы потянулись и расстегнули его рубашку, и легкие его, казалось, полностью забились льдом, когда холодные соски ее обнаженных грудей прижались к нему.

Он повалился спиной на кровать, увлекая ее за собой, и, когда она оседлала его, он осознал, не чувствуя ничего кроме благодарности, что это с ней он занимался любовью в те предрассветные часы, перед тем как нашел тело Джулии. Она подалась вперед, одаривая его страстным поцелуем ― и ее волосы струящимися волнами окутали его, застилая весь остальной мир.

Несколько безумных часов высекли свой след на полотне времени, и обвитое вокруг него тело начало бледнеть. Когда, в конце концов, она поднялась с кровати, тело ее еле светилось, как светится кирпичная облицовка кузнечной печи. Она нагнулась и взяла его вялую руку, словно собираясь ее поцеловать, а затем поднесла ее к губам и впилась зубами в искалеченный обрубок пальца. Кровь мучительной струей брызнула в ее рот, и кровать под ним жалобно застонала, когда он, судорожно дернувшись, провалился в беспамятство.