Ранее этим утром Трелони грубо отверг предложение выпить, но теперь схватил бутылку вина и запрокинул ее, жадно глотая прямо из горла. Он прислонился к одному из столбов хибары, но тот начал крениться, и Трелони опустился возле Ханта. Байрон стоял снаружи. Рядом с ним сидел вконец обессиленный Кроуфорд.

― Приготовили салат, ― пробормотал Байрон. Затем, уже громче, Байрон сказал: ― А не испытать ли силу вод, что утопили наших друзей! Как думаете, насколько далеко они были, когда их лодка затонула?

Трелони в гневе обратил к нему испещренное тенями волнующихся ветвей бородатое лицо. ― Лучше не пробуй, если только не хочешь, чтобы тебя тоже положил в эту печь ― ты сейчас не в том состоянии.

Байрон не обратил на него никакого внимания и начал расстегивать рубашку, направляясь по песчаному склону к плещущемуся внизу морю.

― Черт бы его побрал, ― пробормотал Трелони, сунув бутыль Ханту и поднимаясь на ноги.

Кроуфорд наблюдал, как они шагают к прибою, на ходу сбрасывая с себя одежду, а затем ныряют в набегающие на берег волны. Они с Хантом передавали друг другу бутыль, пока головы и руки пловцов удалялись от берега, разрезая сверкающую поверхность моря. Кроуфорд рассеянно смахнул с повязок на лодыжках запекшуюся пополам с песком кровь.

Спустя несколько минут один из пловцов, похоже, начал испытывать некоторые трудности ― другой подплыл к нему, а затем они оба повернули и медленно поплыли назад.

Хант поднялся на ноги. ― Думаю, это Байрон угодил в переплет, ― нервно сказал он.

Кроуфорд молча кивнул, понимая, что беспокойство Ханта за благополучие Байрона продиктовано главным образом тем, что Байрон обещал поддержать выпуск журнала, который должен был спасти Ханта от нищеты.

В конце концов, пловцы добрались до отмели и смогли, наконец, подняться. Неудачу и в самом деле потерпел Байрон ― Трелони практически все время тащил его на себе, и теперь Байрон гневно отбросил поддерживающую его руку.

Байрон отыскал свою беспорядочно разбросанную одежду и в этот раз натянул ее, прежде чем направиться обратно к хижине. ― Это был переизбыток черной желчи, ― пробормотал он, когда снова оказался в ее тени.

Кроуфорд припомнил, что в средневековой медицине черной желчью называлась предполагаемая жидкость человеческого тела, которая вызывала пессимизм и меланхолию. «Полагаю, ― подумал он, ― сегодня мы все страдаем от ее переизбытка».

К этому времени Трелони доковылял до хижины, и хотя он выжидательно взглянул на Байрона, лорд избегал смотреть в его сторону. ― Надеюсь, ты был сегодня внимательным, ― сказал Байрон, похоже, обращаясь к Кроуфорду. ― Завтра очередь Шелли.

Кроуфорд посмотрел на все еще бушующее пламя, и, несмотря на дневную жару, вынужден был стиснуть зубы, чтобы они не стучали.

Трелони отплыл на Боливаре и провел эту ночь в гостинице в Виареджо, тогда как остальные вернулись в Пизу на карете Байрона. На следующий день они встретились снова на участке берега расположенном пятнадцатью милями севернее; и Байрон снова заставил их опоздать. Хижину здесь не построили, так что Байрон, Кроуфорд и Хант дожидались в карете.

Небо было столь же безоблачным, как и накануне, и, казалось, было единым целым с морем, так что два острова, видневшиеся у южного горизонта, словно плыли по воздуху.

Байрон поймал взгляд Кроуфорда и кивнул в направлении островов. ― Горгона и Эльба, ― сказал он. ― Как думаешь, к какому из них правил наш Персей? К Горгоне или к острову изгнания?

Хант закатил глаза и громко выдохнул.

Трелони прибыл рано утром и успел установить свою печь, и когда, наконец, прибыла карета Байрона, сказал дожидавшимся служащим, что они могут начинать копать.

Тем не менее, уже больше часа мужчины безрезультатно копали мягкий песок ― если конечно не считать результатом находку полуистлевших брюк, которые вряд ли могли принадлежать кому-нибудь, кто был на Дон Жуане. Служащие раздражено отбросили заскорузлое от песка одеяние в сторону, но Кроуфорд высунулся из окна кареты, чтобы посмотреть на эти окаменевшие брюки, гадая, не их ли он скинул два месяца назад в заливе Специи, перед тем, как бросился спасать собирающуюся покончить с собой Джозефину.

На какой-то миг он исполнился сожаления, что поплыл тогда ее спасть, но затем вспомнил, что теперь она, по всей видимости, от него беременна ― и возможно забеременела в тот самый день.

Когда, в конце концов, он расслабленно откинулся на сиденье, Байрон беспокойно взглянул на него, и Кроуфорд знал, чего он боится ― что их ожидание слишком затянулось, и что тело Шелли уже подверглось каменному воскрешению и выкарабкалось наружу из своей могилы.

― Похоже, что все-таки на Горгону, ― сказал Байрон.

Кроуфорд пожал плечами, и наметил рукой крестное знамение[372]. Его одолевала слабость и била дрожь, и сейчас он был бы рад, если бы тело не нашлось вовсе, и ему не пришлось бы выбираться из кареты и таскаться по жаре.

Но спустя несколько минут одна из исследующих песок лопат с глухим стуком ударилась обо что-то, и после того как служащие, распластавшись на земле, смели в сторону песок, они позвали англичан.

― По всей видимости, все же к Эльбе, ― стоически промолвил Кроуфорд, надевая свою соломенную шляпу.

Байрон вздохнул и отворил дверь кареты. ― Еще не слишком поздно, ― согласился он, выбираясь на заметенную песком дорогу. Его седеющие волосы заблестели, когда он шагнул из полумрака кареты под слепяще жаркое солнце.

― Не слишком поздно? ― разражено отозвался Хант, выбираясь вслед за Байроном. ― Ты думал, что за это время он успеет окончательно разложиться?

― Напротив, ― сказал Байрон и направился по иссохшей траве обочины к песчаному берегу.

Хант обернулся к Кроуфорду, который к этому времени выбрался наружу позади него. ― Как думаешь, что его светлость под этим разумела? ― спросил Хант.

― По-видимому, он имел в виду «напротив», ― ответил Кроуфорд.

Они последовали за Байроном к тому месту, где Трелони стоял возле вырытой в песке ямы, а затем некоторое время простояли в молчании, глядя на распростертые внизу останки Шелли.

Обнажившиеся кости обрели темно синий цвет, а когда-то белая одежда была теперь вся черной. В отличие от вчерашних эксгумаций, зловоние разлагающегося трупа было здесь просто ужасным, и карантинные инспекторы повязали на лица шейные платки, прежде чем извлечь тело из ямы. Но, по крайней мере, его части держались вместе, и когда тело было уложено на песок, Кроуфорд заметил, что передние зубы не обнаруживали никаких признаков роста за этот проведенный в земле месяц.

Кроуфорд посмотрел на Байрона. ― Даже и не взглянул в сторону Горгоны, ― тихо сказал он. Очевидно, Шелли окончательно умер, когда его сестра ламия угасла на берегу вблизи Каза Магни.

Байрон изрыгнул проклятье, отвернулся, и сердито отер глаза рукавом.

Трелони присел возле трупа и осторожно извлек из кармана куртки копию поэм Китса, но от нее теперь остался лишь кожаный переплет, и он печально положил ее обратно на почерневшую грудную клетку.

Затем тело было перемещено на одеяло, и четверо англичан похоронным кортежем проследовали за несущими его итальянцами к печи, где его осторожно опустили на покрытое сажей ложе. На груди у тела все еще лежала испорченная кожная обложка ― «словно, ― подумал Кроуфорд, ― Библия, стиснутая в руках покоящегося в гробу мертвого священника».

Трелони снова разжег огонь в куче сосновых бревен под железным столом, и снова языки пламени в испепеляющей ярости взвились вверх ― но Байрон и Кроуфорд еще раз на несколько секунд бросили вызов ужасающему жару, чтобы посмотреть, как тело Шелли совершенно неподвижно сгорает на железном ложе. Они покинули нестерпимый жар и встали в стороне от Ханта и остальных.