— Куда мы идем?

— В мою комнату, — небрежно бросил Лино, не оглядываясь.

Марчелло на всякий случай решил показать Лино, что понял его игру. Поэтому, когда шофер открыл синюю дверь, он сказал, держась на расстоянии:

— Дай мне пистолет сейчас же, не то я уйду.

— Но у меня при себе нет пистолета, — полуобернувшись, ответил Лино, — он в моей комнате.

— Нет, есть, — возразил Марчелло, — он у тебя в кармане куртки.

— Но это пистолет из машины.

— А другого у тебя и нет.

У Лино вырвался нетерпеливый жест, но он тут же подавил его. Марчелло вновь отметил контраст между иссохшим суровым лицом, вялым ртом и тревожными, страдальческими глазами.

— Я отдам тебе этот, — наконец сказал Лино. — Только пойдем… что тебе стоит? А то нас может увидеть кто-нибудь из крестьян, здесь столько окон.

"А что плохого, если они нас увидят?" — хотел было спросить Марчелло, но сдержался, ибо смутно чувствовал: что- то плохое во всем этом было, но он не мог определить, в чем оно.

— Хорошо, — согласился он по-детски, — но потом ты дашь мне пистолет?

— Будь спокоен.

Они вошли в маленький белый коридор, и Лино закрыл дверь. В глубине коридора виднелась еще одна синяя дверь. На сей раз Лино не пошел впереди, а, встав рядом с Марчелло и легонько обняв его за талию, спросил:

— Тебе так важно иметь пистолет?

— Да, — ответил Марчелло, который почти не мог говорить, так мешало ему то, что шофер обнимает его.

Лино убрал руку, открыл дверь и ввел Марчелло в комнату. Это была длинная, узкая комната, с окном в глубине.

В ней стояли только кровать, стол, шкаф и пара стульев. Вся мебель была выкрашена в ярко-зеленый цвет. Марчелло заметил висящее на стене над изголовьем обычное бронзовое распятие. На ночном столике лежала толстая книга в черном переплете с красным обрезом, Марчелло решил, что это молитвенник. Комната, в которой не было ничего лишнего — ни предметов обстановки, ни одежды, — казалась слишком чистой. Тем не менее в воздухе витал сильный запах, похоже, пахло мылом с одеколоном. Откуда ему был знаком этот запах? Может быть, так же пахло в ванной комнате, по утрам, когда мать заканчивала умываться? Лино сказал небрежно:

— Садись, если хочешь, на кровать. Так удобнее, — и Марчелло молча повиновался.

Лино ходил по комнате взад и вперед. Он снял фуражку, положил ее на подоконник, затем расстегнул воротник и вытер платком потную шею. Потом открыл шкаф, вынул оттуда большой флакон одеколона, смочил им платок и с облегчением провел им по лицу.

— Не хочешь? — спросил он Марчелло. — Хорошо освежает.

Марчелло хотел было отказаться, одеколон и платок внушали ему какое-то отвращение, но позволил Лино ласково провести прохладной ладонью по лицу. Лино убрал одеколон в шкаф и сел на кровать напротив Марчелло.

Они взглянули друг на друга. На сухом суровом лице Лино появилось новое выражение — сокрушенное, ласковое, умоляющее. Он разглядывал Марчелло и молчал. Марчелло, теряя терпение и желая положить конец смущавшим его взглядам, наконец спросил:

— А пистолет?

Лино вздохнул и как бы нехотя вытащил из кармана оружие. Марчелло потянулся за пистолетом, но лицо Лино сделалось жестким, он отвел руку в сторону и сказал торопливо:

— Я тебе его дам… но ты должен его заслужить.

Услышав это, Марчелло почти испытал облегчение. Значит, как он и думал, Лино хотел что-то в обмен на пистолет. Поспешно, притворно простодушным тоном, как он всегда делал в школе, когда менялся перышками или стеклянными шариками, Марчелло сказал:

— Скажи, что ты хочешь взамен, и мы договоримся.

Лино опустил глаза, поколебался, а потом медленно произнес:

— Что бы ты сделал, чтобы получить пистолет?

Марчелло заметил, что Лино уклонился от прямого ответа: значит, речь шла не о том, чтобы обменять на пистолет какой-нибудь предмет, он должен был что-то сделать, чтобы заполучить оружие. Но он не понимал, что бы это могло быть, и сказал прежним, фальшиво-невинным голосом:

— Не знаю, скажи сам.

Наступило молчание.

— Сделаешь все, что угодно? — вдруг громче спросил Лино, схватив его за руку.

Тон и жест Лино встревожили Марчелло. Он подумал: а вдруг Лино вор и хочет заручиться его поддержкой? Но поразмыслив, отверг это предположение. Тем не менее спросил осторожно:

— А что ты хочешь, чтобы я сделал? Почему ты сам не скажешь?

Лино не мог оторваться от руки мальчика, он смотрел на нее, поворачивал и то крепко сжимал, то отпускал. Потом, вдруг почти грубо оттолкнув Марчелло, не сводя с него глаз, медленно произнес:

— Уверен, что есть вещи, которые ты не сделаешь.

— Какие? Скажи! — настаивал Марчелло как бы даже охотно, хотя и был растерян.

— Нет-нет, — запротестовал Лино.

Марчелло заметил, как странные неровные красные пятна выступили у него на скулах. Мальчику показалось, что Лино заговорил бы, но ждал, что Марчелло попросит его об этом. Тогда он умышленно, хотя и невинно скокетничал. Подвинувшись и сжав руку мужчины, он сказал:

— Ну же, говори, почему ты не хочешь сказать?

Последовало долгое молчание. Лино смотрел то на руку, то на лицо Марчелло и, казалось, колебался. Наконец, вновь оттолкнув руку мальчика, но на сей раз с нежностью, встал и сделал несколько шагов по комнате. Потом снова сел и ласково взял Марчелло за руку, как это сделали бы отец или мать.

— Марчелло, ты знаешь, кто я такой?

— Нет.

— Я священник, лишенный сана, — сказал Лино, и в голосе его прорвались ноты печали, грусти, страсти, — священник, лишенный сана, меня выгнали из колледжа, где я преподавал, за недостойное поведение… а ты в своей невинности и представить себе не можешь, о чем я хотел бы попросить тебя в обмен на так соблазняющий тебя пистолет… а меня одолевает соблазн злоупотребить твоим неведением, твоей невинностью, твоей детской жадностью!.. Вот кто я такой, Марчелло. — Лино говорил с глубокой искренностью, потом повернулся к изголовью кровати и неожиданно обратился к распятию, не повышая голоса, словно жалуясь: — Я так молил Тебя… но Ты меня покинул… и я снова и снова впадаю в прежний грех… почему Ты оставил меня? — Слова перешли в шепот, словно Лино разговаривал сам с собой. Потом он встал с кровати, взял фуражку, лежащую на подоконнике, и обратился к Марчелло: — Пойдем… я провожу тебя домой.

Марчелло ничего не сказал: он был поражен и не понимал, что произошло. Он последовал за Лино по коридору, затем пересек гостиную. Снаружи большая черная машина по-прежнему стояла на площадке, по-прежнему свистел ветер, солнце скрылось, небо было затянуто облаками. Лино сел в автомобиль, Марчелло устроился рядом. Машина тронулась, проехала по аллее, выехала из ворот на дорогу. Долгое время они молчали. Лино сидел за рулем, как и прежде, выпрямив туловище, надвинув козырек на глаза, положив руки в перчатках на руль. Они ехали так довольно долго, потом Лино, не поворачиваясь, неожиданно спросил:

— Ты недоволен, что тебе не достался пистолет?

При этих словах в душе Марчелло вновь вспыхнула жадная надежда на обладание желанным предметом. В конце концов, подумалось ему, очень может быть, что еще ничего не потеряно. Он ответил искренне:

— Конечно, недоволен.

— Значит, — сказал Лино, — если бы я тебе назначил свидание на завтра на тот же час, что и сегодня… ты бы пришел?

— Завтра воскресенье, — рассудительно ответил Марчелло, — но в понедельник — да, мы могли бы встретиться на бульваре, на том же месте.

Лино помолчал. Потом неожиданно воскликнул громким, жалобным голосом:

— Не разговаривай больше со мной… не смотри на меня… и если в понедельник в полдень ты увидишь меня на бульваре, не слушайся меня, не здоровайся со мной… ты понял? "Что это с ним?" — с легкой досадой подумал Марчелло и ответил:

— Я вовсе не собираюсь снова с тобой встречаться… ты сам привез меня сегодня к тебе домой.